В интеллигентских кругах разное говорили о вновь выплывшем
на чекистскую верхушку нынешнем председателе ОГПУ Вячеславе Рудольфовиче
Менжинском. Известно было, что он из семьи петербургского сановника шляхетского
происхождения, то есть как и предыдущий – отколовшийся в революцию католик. В
докатастрофные времена отнюдь не всегда он был твердокаменным ленинцем, иной
раз публиковал даже оскорбительные памфлеты по адресу вождя всех трудящихся,
однако Ленин именно его за исключительные интеллектуальные способности выдвинул
на пост наркома финансов, а потом за какие-то еще исключительные способности –
в президиум Чека, где он и сидел веселенькие годы, с девятнадцатого. О личных
пристрастиях этого человека молва несла совсем уже противоречивые слухи – то
выходил он диким развратником, грозой женщин или мужеложцем, алкоголиком и
наркоманом, а то представал полным аскетом, едва ли не скопцом, как и
предыдущий, Феликс Эдмундович.
Машина проехала мимо огромных глухих ворот, ведущих во
внутренний двор Лубянки, и остановилась возле парадного входа, что чуть-чуть
ободрило Леонида Валентиновича Пулково. По знаку сопровождающего он вылез
наружу, посмотрел на фасад и произнес с нервным смешком:
– Ага, вот она, «Россия»!
Чекист сзади сухо пресек неуместный юмор:
– Это Государственное Политическое Управление.
– Только воробьи этого не знают, – продолжал
легковесничать Пулково. – Однако мы, старые москвичи, все еще помним ваших
предшественников, страховое общество «Россия».
– Следуйте за мной, гражданин Пулково! – сказал чекист.
Леонид Валентинович похолодел и тут же залился горячей
испариной. Он вдруг вспомнил, что они ни разу не обратились к нему со своим
уважительным «товарищем», называли его только «профессором», а вот теперь этот
отчужденный и холодный адрес превратился в зловещего «гражданина»; так они
называют арестованных, заключенных, врагов. Цепляясь все-таки за спасительный
юморок висельника, он пробормотал:
– Ага, понятно... формулировка, кажется, подходит к
завершению...
* * *
«Наверное, отправят в Соловки, – думал он, проходя в
сопровождении двух агентов по помещениям „Лубы“. – Там, говорят, можно
уцелеть, много интеллигентных людей... Да ведь не убьют же, в самом деле, не
отправят же в подвал к этим рыбам, магам и гелям».
Между тем ничего зловещего на первый взгляд в окружающей
обстановке не было. Его провели сначала через огромный вестибюль с портретом
Ленина и с пересмеивающейся между собой охраной, которая не обратила на
профессора ни малейшего внимания. Потом они поднялись один марш по роскошной
лестнице, призванной производить солидное впечатление на клиентов «России», и
вошли в лифт.
Вместо ожидаемого подъема лифт пошел вниз. Душа Леонида
Валентиновича падала камнем в пучины. Значит, все-таки в подвалы? Лифт
остановился. Вместо мрачных сводов и орудий пытки Пулково увидел ярко
освещенный безликий коридор с множеством дверей. Из-за некоторых дверей
успокоительно трещали пишущие машинки. Вдруг откуда-то донесся дикий и долгий
вопль. Это все-таки был человек под пыткой. Профессора ввели в другой лифт и на
этот раз повезли вверх. Наконец, бледный и ошеломленный, он был подведен к
большим, с резьбой, дверям мореного дуба.
В кабинете главы страховой компании теперь вполне логически
размещался председатель ОГПУ В.Р.Менжинский. Пулково увидел мебель красного
дерева, большой персидский ковер, письменный стол, крытый зеленым сукном,
портреты Ленина и Дзержинского.
За столом сидел причесанный на пробор интеллигентный
человек. Он встал как бы в приятном удивлении, потом направился с протянутой
рукой к вошедшему, вернее, введенному Пулково. Любезнейшим тоном зарокотал:
– Очень рад познакомиться, товарищ Пулково! Спасибо, что
приехали. Я – Менжинский.
Пулково пожал руку и, не скрывая облегчения, вынул платок и
сильно приложил ко лбу и щекам.
– Мне тоже очень приятно, товарищ Менжинский, –
попытался вспомнить тот изначально спасительный юморок, усмехнулся, но
получилось довольно жалко. – Признаться, это был довольно долгий путь
между его «гражданином», – он показал глазами на агента, – и вашим
«товарищем».
Менжинский добродушно рассмеялся:
– Наши товарищи иногда немного пережимают. – Взял
профессора под руку, повел в глубину, доверительно поделился: – Люди с
героическим прошлым, но нервы не всегда в порядке.
Он провел Пулково в угол кабинета, где стояли кресла и
маленький столик. После этого повернулся к агентам.
– Товарищи, почему же вы просто не объяснили товарищу
Пулково, что я хочу с ним поговорить? К чему эта таинственность? Ну, хорошо, вы
свободны.
«Об обыске затевать речь, видимо, бессмысленно», –
мелькнуло у Пулково.
Менжинский вернулся к нему.
– Присаживайтесь, Леонид Валентинович. Не хотите ли коньяку?
– Спасибо. Не откажусь.
Менжинский разлил коньяк, показал профессору этикетку.
– Бывший «Шустовский», ныне «Армянский. Пять звездочек».
По-моему, бьет «Мартель». Ваше здоровье!
Сделав большой глоток, он придвинул кресло и улыбчиво
смотрел несколько секунд, как розовеет и возвращается к жизни лицо его гостя.
Затем приступил к делу.
– Много слышал, Леонид Валентинович, о вашем прошлогоднем
путешествии в Англию. В правительстве считают, что эта поездка принесет пользу
советской науке... В принципе как раз об этом, о некоторых перспективах
современной науки, я и собираюсь с вами поговорить, однако прежде чем начать, я
хотел бы уточнить нашу информацию о ваших встречах там с некоторыми людьми...
Все опять вдруг рухнуло внутри неподвижно сидящего,
стремительно каменеющего Пулково. Неужели и об этом они пронюхали? Да что же в
конце концов в этом? Ведь личное же, сугубо частное... Неужели и это теперь
криминал?
– Прежде всего с господином Красиным, – продолжал
Менжинский, не спуская с профессора холодных, пытливых, прямо скажем, не
особенно джентльменских глаз.
Вздох облегчения, вырвавшийся у Пулково, не прошел
незамеченным. Кажется, малейшее подергивание лицевых мышц фиксировалось этим
нехорошим взглядом.
– Простите, Вячеслав Рудольфович, вы имеете в виду нашего
посла товарища Красина? Того, что скончался несколько месяцев назад?
– Он вовремя скончался, этот господин Красин. Вы понимаете,
что я хочу сказать?
– Нет, простите, решительно ничего не понимаю, да ведь и
Красин уже был послом во Франции во время моего пребывания. Вот на обратном
пути, в Париже, я был действительно представлен...
