– Назойливый мальчишка! – вскричала Нина. – Ты,
кажется, забыл, что мы близкие родственники?!
Взаимное то ли театральное, то ли подлинное возмущение
нарастало.
– Ха-ха-ха! – саркастически расхохотался Нугзар. –
И это говорит одна из самых свободомыслящих женщин двадцатого века! А где же
«теория стакана воды»? А где же наш идол Александра Коллонтай и ее «любовь пчел
трудовых»? Почему для Паоло есть стакан воды, а для Нугзара нет стакана воды?
Почему для Тициана есть мед, а для Нугзара нет ни капли? Родственники! Ты мне
еще скажи, что ты замужем!
– Да, я замужем, балбес и плут. Кто тебе наплел про Паоло и
Тициана?
– Твой муж ни на что не годен, он не мужчина! –
вскричал Нугзар.
Дело пошло всерьез. Он бросился на нее и начал целовать
плечи и шею. Взбешенная Нина вырвалась и схватила увесистый канделябр. Нугзар,
тяжело дыша, ушел в дальний угол комнаты и вдруг резко там обернулся, будто
замахнулся саблей.
– А я знаю настоящую причину, почему ты перевелась в
Тифлисский университет! Родители заставили, когда стали выплывать твои странные
делишки с троцкистской оппозицией!
– Подонок! – крикнула ему в ответ Нина. – Где ты
набираешься грязных сплетен?!
Нугзар уже спохватился, что наговорил лишнего. Заулыбался,
«сабля» в его руке уже превратилась в сладкий персик.
– Да я просто шучу, Нина, не обращай внимания. Просто глупая
шутка, извини. Ну, ты знаешь, вокруг красивой женщины всегда болтовня, шутки,
ну... Я ведь просто ваш паж, ваше величество. «Королева играла в башне замка
Шопена, и, внимая Шопену, полюбил ее паж...» Видишь, русская поэзия и
грузинским юношам не чужда.
Нина уже направлялась к выходу, но он все как-то перед ней
крутился, играя пажа и препятствуя уходу.
– Перестань паясничать и дай мне пройти!
Нугзар, танцуя вокруг на пуантах, как бы овевал ее опахалом.
– А можно я вас отвезу на пир Паоло, ваше величество?
Вообразите, вы прибываете на гору Давида в настоящем американском «паккарде» с
тремя серебряными горнами! У моего друга есть такой, он одолжит его для вас.
И снова она не выдержала серьезной мины, рассмеялась:
– Подите на конюшню, паж, и скажите, чтоб вам задали
плетей! – Быстро обогнула танцующего Нугзара и выбежала.
Она зашла в аптеку, чтобы попрощаться с Галактионом, и
увидела его обнимающим какого-то не менее солидного, чем он сам, джентльмена.
– Нина, ты глазам своим не поверишь! – закричал
Галактион. – Посмотри, кто приехал, кто вернулся! Это же он, доблестный
Кахабидзе! На правах родства ты можешь его называть дядя Ладо!
Нина тут же переключилась на другую оперу – «встреча
доблестного Кахабидзе». Жизнь в Тифлисе ей вообще казалась чередованием оперных
тем.
– Дядя Ладо! С приездом, дорогой! С возвращением,
генацвале! – закричала она и только тогда уже выкатилась на улицу.
Вслед за ней мягко впрыгнул в аптеку Нугзар. Сразу с порога,
не дожидаясь представлений, открыл объятия:
– Глазам своим не верю! Дядя Ладо Кахабидзе собственной
персоной! Легендарный комиссар! Как узнал, спрашиваете? Да я о вас в газете
читал, да я в сотне домов видел ваш портрет!
Нина на углу кликнула извозчика. Нугзар, выйдя из аптеки,
быстрой пружинистой походкой стал спускаться к центру с его большими,
«французскими», как нередко говорили в городе, отелями.
Между тем в аптеке Галактион и Владимир все еще не могли
налюбоваться друг другом, хлопали друг друга по плечам, заглядывали в лица,
похохатывали.
– Галактион, разбуди меня! Неужели это действительно ты?
– Ладо, ты здесь, у меня, в моей старой аптеке?! Не надо, не
буди меня, пусть сон продолжается!
Кахабидзе обходил аптеку, притрагивался к знакомым с детства
(когда-то ведь и отец Галактиона, Вахтанг, владел заведением) вращающимся
шкафам с их рядами маленьких ящичков, на каждом рисунок определенной травы, к
серебряной кассовой машине «Националь», к покрытым стеклом прилавкам; все вещи
добротные, старой российско-немецкой работы.
– Все здесь так, как было, – с удовольствием произнес
он и вздохнул. – За исключением лишь того, что ты больше не хозяин, а наш
простой советский директор, дорогой Галактион.
Гудиашвили покачал указательным пальцем:
– Ошибаешься, дорогой Ладо, я не директор, а замдиректора.
Директором у нас партийный товарищ Бульбенко. Его сюда перебросили из
железнодорожного депо, где он тоже был директором. Большой опыт в руководстве
замдиректорами.
Кахабидзе смеялся. Он явно наслаждался разговором и
остроумием своего школьного друга и родственника, знаменитого аптекаря
Гудиашвили.
– Счастливец этот Бульбенко. Вах, если бы у меня на Урале
был хотя бы один такой зам, как ты, Галактион! Однако в общем и целом дела идут
неплохо, правда?
Галактион вздохнул:
– Так себе. Знаешь, Ладо, я никогда не думал, что в моей
аптеке будет не хватать белладонны, ипекакуаны, кальциум хлоратум... Увы,
сейчас я иногда только развожу руками: перебои, перебои...
Ладо Кахабидзе притворно нахмурился:
– Нехватка белладонны? Недопоставка ипекакуаны? Да ведь это
же позор для нашей социалистической фармакологии! Обещаю тебе, я займусь этим!
Увидишь, дорогой дон Базилио, к концу пятилетки наши трудящиеся массы будут
наслаждаться избытком белладонны, изобилием ипекакуаны!
Галактион взял себя за живот, похохотал.
– Хочешь честно, Ладо? Ты единственный коммунист Большая
Шишка, который мне когда-либо нравился. Сегодня пируем в твою честь!
Они уже собрались было покинуть заведение, чтобы как следует
подготовиться к пиру, когда в аптеку вбежала пожилая женщина. Она задыхалась,
простирала руки, рыдала и взывала о помощи:
– Спасайте, добрые люди, благородный Галактион, спасай!
– Что случилось, уважаемая Манан? – бросился к ней
фармацевт. Он тут же забыл обо всем на свете, включая и своего гостя.
«Великий человек, – подумал Кахабидзе. – Никого не
знаю, кто так охотно бросился бы на помощь. В партии у нас, во всяком случае,
таких нет».
– Вай-вай-вай, – причитала Манан, – мой муж, мой
верный Авессалом, умирает! Вай, наверное, уже умер, пока я бежала к тебе,
благородный Галактион, наша единственная надежда в эти тяжелые времена, наш
гений. Боже, благослови тебя, и всех твои предков, и всех твоих потомков, и
всех твоих родственников навеки!
