Сандро Певзнер, бледный, превозмогая головокружение, полез
было через ограду, не ведая зачем. Что тут можно сделать? Спугнешь зверя,
изувечит любимую, Нашу Девушку, звезду Тифлиса. Нугзар железной рукой стащил
его вниз, а затем, демонстрируя полное хладнокровие, повторил путь Нины.
Медведь в этот момент оказался к нему задом. Он распахнул дверь и дал ему
сильного пинка. Ошарашенный зверь опустился на все четыре. Нугзар мгновенно
вытащил Нину и захлопнул дверь. Медведь дико взвыл от разочарования. К месту
действия бежали служащие зоопарка.
– Безобразие! – вопил старшой. – Хулиганство! Все
арестованы! – Он схватил за грудки Сандро. – Ты кто такой, тунеядец?
– Я Сандро Певзнер, художник.
Муть похмелья и стыд переполняли молодого авангардиста,
которому недавно определенные товарищи строго порекомендовали перейти на рельсы
реалистического пролетарского искусства.
– Вот он зачинщик! – завопил сторож. – Певзнер
зачинщик!
Всех выручил опять же Нугзар. С исключительной
авторитетностью он отвел старшего сторожа на пару шагов в сторону, незаметно
для других показал ему красную книжечку НКВД и веско сказал:
– Спокойно, спокойно, дорогой товарищ! Никто не пострадал,
ваш питомец цел и невредим. Девушка пошутила, батоно. Легкая поэтическая
вольность. А клетки нужно запирать, батоно, чтобы не произошла вражеская
вылазка...
Служащий мгновенно затих и забыл о всех претензиях. Богемная
компания направилась к выходу. Хмель улетучился. Все, кроме Нугзара,
чувствовали себя отвратительно из-за недостатка проявленного мужества. Нина
кляла себя за неуместную браваду и кривлянье. Нугзар взглянул на часы:
– Пардон, пардон, мне пора улетучиваться. Увидимся вечером у
папы Нико.
По-родственному он поцеловал Нину в щеку и немедленно
удалился своим стремительным шагом, исчез за ближайшим углом. Вскоре и вся
компания рассеялась.
* * *
Ранним вечером того же дня Нина и Степан медленно шли по
горбатой улочке старого города по направлению к маленькому ресторанчику, на
котором поверх старой вывески «Духан папы Нико» белой краской, словно в
примитивистско-кубистской картине, было намазано «Столовая № 7 Горнарпита».
Степан временами на несколько шагов отставал от жены. Однажды она повернулась и
увидела, что он втягивает в нос с руки белый порошок. Она презрительно дернула
плечом:
– Прекрати это, Степан! Ты уже шагу без этого ступить не
можешь! Скажи, ты запаковал свои вещи наконец? Или ты забыл, что мы завтра в
Москву отправляемся?
Степан бросил на нее странный взгляд, пробормотал:
– Подожди, Нинка, нам надо поговорить. Давай сначала зайдем
к папе Нико.
* * *
В духане, несмотря на сталинскую пятилетку, все еще царила
особая тифлисская атмосфера. Ресторанчик был излюбленным местом извозчиков и
богемы. На стенах висели яркие примитивистские картины в стиле Пиросмани.
Только сам папа Нико, «король духанщиков», как его называли в городе, был
невесел. Вместо того чтобы, как обычно, встречать гостей и раскрывать всем
объятия, он сидел у стойки со своим другом-художником и жаловался ему на то,
что он больше у себя не хозяин, а замдиректора.
– Все забрали, все кастрюли национализировали, все, кроме
твоих картин. Я теперь никто. Прислали партийца. Кончилась, мой друг, целая
эпоха!
Художник утешал духанщика со свойственным этому племени
легкомыслием:
– Подожди, Нико, дорогой. Время придет, тебе дадут миллионы
за мои картины.
Нина и Степан прошли в угол и спросили бутылку вина.
– Большую, – вдогонку официанту сказал Степан.
– Можно сразу две, – добавила Нина. – Что
происходит, Степка? – спросила она и положила свою руку с двумя кольцами,
подаренными Паоло и Тицианом, на его подрагивающий кулачок.
Степан весь как-то поплыл, заныл как от зубной боли,
показывая ей, смотри, мол, как страдаю, потом встряхнулся, волосы двумя руками
отправил назад и сказал:
– Я не еду в Москву.
* * *
В центре города в этот час стояли шум и суета. Надвигались
со всех сторон переполненные трамваи. Трубили автомобили. Кричали друг на друга
извозчики. Нугзар, словно торпедный катер, разрезал толпу. Подошел к уличному
торговцу лимонадом. Вместе со стаканом влаги торговец передал ему тяжеленький
сверток. Нугзар положил сверток в карман, с наслаждением опустошил стакан.
Затем исчез под аркой проходного двора.
* * *
Нина и Степан пили вино, не глядя друг на друга.
– Что-то лопнуло в наших отношениях, Нинка, – печально
сказал Степан.
– Хорошее слово «лопнуло», – сказала еще печальнее Нина. –
По отношению к надутому шарику...
– У тебя успех, а я выпадаю в осадок, – сказал Степан.
– О чем ты говоришь, какой успех? – с досадой сказала
она.
Степан вдруг на мгновение вспыхнул:
– Этот проклятый медведь, после него мне все стало ясно! Это
была какая-то проба, которую мне судьба подсунула, и я оказался полным говном!
– Ну что за вздор, – удрученно и раздраженно протянула
она.
* * *
В тот же час председатель Центральной контрольной комиссии
Ладо Кахабидзе сидел в своем просторном кабинете под картиной, на которой его
любимый вождь читал газету «Правда». Замечалось, если не бросалось в глаза,
отсутствие портрета Иосифа Сталина. Входящему как бы предлагалось настроиться
на тон серьезности и деловой партийной чистоты, ибо что может быть чище и
серьезней в мире, чем Ленин, читающий «Правду»? Ладо Кахабидзе после целого дня
совещаний и встреч сидел в одиночестве, прочитывал бумаги и делал пометки.
Где-то в глубине дома скрипнула дверь. Послышались быстрые
легкие шаги. Они приближались. Дверь кабинета открылась. Кахабидзе поднял
голову. Вошедший целился в него из пистолета. Кахабидзе открыл рот и был тут же
убит на месте.
* * *
В «Духан папы Нико» между тем забрел известный всему городу
шарманщик с попугаями. Вся троица и старая машина были сегодня в ударе, звучала
вполне различимая старая мелодия, шарманщик подпевал, птицы порхали над
столами. В Тифлисе часто спорили, почему попугаи не улетают от шарманщика,
может быть, он привязывает их за лапки какими-то невидимыми ниточками? Только
редкие пьяницы понимали, что шарманщик представляет для попугаев понятие
«родина».
Степан говорил своей жене с жаром:
– Я люблю тебя по-прежнему, Нинка, но не могу ехать с тобой.
Я стал бояться Севера. Север пожрет меня, как мамонты когда-то пожрали коз.
