Савва пошел открывать. Чепуха, конечно, органы по утрам не
ходят, нигде еще не зафиксировано, чтобы в такой ранний час пришли, когда люди
собираются на работу, у них и у самих, должно быть, в этот час-то пересменка.
Может быть, просто телеграмму принесли от Греты Гарбо? Следует сказать, что
страсть отдаленной голливудской красавицы к московскому доктору Савве
Китайгородскому давно уже стала темой в семье и среди друзей.
А вдруг все-таки накликали мы беду своими хохмами, подумал
Савва и открыл дверь. За дверью и в самом деле стояла беда в виде
ближневосточной старухи с трагически сжатым ртом и ввалившимися глазами. Он не
в первый же момент узнал в этой скорбной фигуре свою тещу, а узнав, воскликнул:
– Взяли отца?!
Впервые так назвал своего многолетнего научного
руководителя.
Мэри глотнула воздуху, положила себе руку на сердце, потом
покачнулась и схватилась за притолоку.
– Хуже, Саввушка, Веронику увели...
В этот момент выбежала Нинка, вскрикнула, увидев слабеющую и
будто на глазах синеющую мать:
– Да что же ты стоишь, как остолоп! – подхватила Мэри,
потащила внутрь.
После бессонной ночи Мэри Вахтанговна пошла на первый
трамвай, чтобы застать своих в Большом Гнездниковском переулке до ухода на
работу. Трясясь чуть ли не час в духоте и давке, она боялась умереть. Может
быть, только горькие мысли и спасали ее, отвлекали от сползания в пучину. Но
потом опять, уже без мыслей, а только лишь в состоянии горя, полной беды, она
начинала соскальзывать. Одна пассажирка даже поинтересовалась не без участия:
«Что с вами, гражданочка? Вы откуда?» – но тут ее остановка подошла, и она
стала пробиваться к выходу.
Савва и Нина уложили мать на кушетке в кухне, открыли
форточку, натащили подушек и одеял. Приняв большую дозу капель Зеленина, Мэри
стала возвращаться к жизни. Черты ее смягчились, синева уступала место обычным
краскам.
Она приехала к Нине и Савве, чтобы посоветоваться. Больше
ждать нельзя, иначе все мы будем уничтожены. Из всех наших детей остались
только вы да Цилька, но от Цильки толку мало: она только и делает, что пишет
одну за другой докладные записки в Центральный Комитет, объясняет, как
правильно Кирилл толковал различные установки генеральной линии. В общем, я
решила действовать. Не могу я в конце концов сидеть сложа руки и смотреть, как
мои дети один за другим исчезают в этих застенках. Что я могу сделать? Быть
может, ничего, а быть может, много. Я все-таки грузинка, и Сталин все-таки грузин.
Пробьюсь к нему! Мэри совсем уже забыла о своем самочувствии. Глаза ее горели,
как к финалу бравурной увертюры Россини. Она отправится в Тифлис, поднимет все
свои старые связи, всех родственников, всех друзей, установит цепочку, по
которой можно будет пройти и постучаться в двери к Сталину. Все грузины
все-таки родственники, так или нет? Ну, что ты скажешь, Нина? Что ты скажешь,
Саввушка?
Савва, изумленный, молчал. Для него идея найти такую вот
грузинскую «цепочку» к Сталину звучала пока, точно напрашиваться в родственники
огнедышащему дракону. Он никогда прежде не думал о Сталине как о грузине,
вообще как о homo sapiens. Он, например, не мог себе представить его своим
пациентом, с общечеловеческим анатомическим строением.
Нинка несколько минут сидела в задумчивости, уж она-то знала
Тифлис лучше, чем кто-либо другой из этой троицы, потом сказала:
– А знаешь, мама, в твоей идее что-то есть. Надежды,
конечно, мало, но все-таки она где-то там брезжит. Зверства хватает и в Грузии,
но там иногда, и нередко, и порой в самых неожиданных проявлениях, люди вдруг
возвращаются к своей сущности. Здесь же – один Молох...
Мэри вдохновилась. Конечно! Возьми только одного моего брата
Галактиона, он знает весь город, и его знают все! Он пойдет куда-то на пир,
поговорит с одним, шепнет другому. Почти уверена, что он найдет для меня доступ
к Берии, а через него... Есть и другие возможности. Я слышала, например, что
мой племянник Нугзар Ламадзе сделал большую карьеру...
Нина схватила ее за руку:
– Только к этому не приближайся, мамочка. Это страшный
человек, он... – Она осеклась.
Мэри внимательно на нее посмотрела:
– Ну, я просто к примеру вспомнила про Нугзара, можно и без
него...
В кухню прибежала Еленка. Над головой она держала куклу с
подрисованными усами и бородой, кричала торжествующе:
– Мама, баба, смотрите! Это была Грета Гарбо, а теперь стал
доктор Карпов!
Мэри не была в родном городе уже больше десяти –
одиннадцати? двенадцати? – лет, словом, с декабря двадцать седьмого, когда
она сопровождала свою «беспутную левачку» – язык не поворачивается сказать
«опрометчивую троцкистку» – в безопасную фармацевтическую гавань, к дяде
Галактиону. С тех пор имя города было переиначено на Тбилиси, чтобы полностью
устранить колонизаторский оттенок. Тбилиси, Тбилисо звучит в самом деле более
по-грузински, против этого она не возражала, хотя сама предпочитала называть
город на старый лад. В «Тифлисе» для нее звучал не колонизаторский, а, скорее,
космополитический оттенок; это был город-базар, город-карнавал, проходные
ворота с Запада на Восток.
Подъезжая к городу, она привела себя в порядок, причесалась,
седеющую косу забрала в пучок на затылке, подмазала губы хорошей помадой,
надела Вероникину шляпку, не попавшую в энкавэдэшную опись. Посмотрела на себя
в зеркало – ими был богат «международный» вагон – и осталась довольна:
достойная, впечатляющая дама средних лет в шляпке и меховой жакетке, купленной
у Мюра и Мерилиза в 1913 году; меховщики старой России знали свое дело!
Так она и сидела, в шляпке и жакетке, молча смотрела в окно,
пока по мягким холмам осенней раскраски к ней подплывал Тифлис. Вдруг
вспомнились короткие годы независимости. В самом начале Гражданской войны ей
удалось выехать с маленькой Нинкой из голодной Москвы на юг. Шестнадцатилетний
Кирилл наотрез отказался ехать с ними. Искать убежища от Революции, ну уж,
знаете ли! Единственное, что он обещал, – не поступать к Никите в полк до
окончания школы.
Разгоревшаяся на многотысячные версты Гражданская война
напрочь отрезала Тифлис от Москвы. В Грузии правил меньшевик-либерал Ной
Жордания, возникла независимая республика. Повсюду бушевало злодейство, царил
глад и мор, а за Кавказским хребтом свободные грузины совместно с армянами и
персами, русскими, греками и евреями сидели под каштанами, пили вино и
тархунный напиток Лагидзе, ели свежий лаваш, редис, травы, неплохой по нынешним
временам шашлык, как всегда, исключительный сациви с орехами, лобио, рыбешку
цхвали.
