Кавотти постоял мгновение, наслаждаясь тишиной после целого дня битвы с непогодой. На столе в дальнем углу он разглядел маленькую масляную лампу, рядом с которой замер человек, выбравший это место для встречи. Он подозрительно щурился на знаменитого бородатого преступника в жалкой крестьянской одежде. Мятежник опустился на колени и прижался лбом к плиткам пола.
— О, многоученый наставник, да благословит священная Мэйн мудрость, которой вы делитесь со мной сегодня, да благословит священная Храда ваше мастерство и умения, и пусть священный Демерн поможет мне стать послушным и сознательным учеником, о любимейший из наставников!
Он снова почтительно поклонился, исполнив традиционный утренний ритуал.
— Раньше ты ничего подобного не делал, — сухо пробормотал человек и шагнул вперед.
— Времена меняются. Как видите, я вернулся, чтобы завершить обучение. Вы должны мне еще год.
Кавотти встал, и они обменялись официальными поклонами. Старым знакомым положено обниматься после долгой разлуки, но он не мог себе представить человека, который стал бы обнимать мастера Дицерно.
Старик хихикнул.
— Не ожидал, что вы объявитесь тут собственной персоной, милорд. Меня беспокоит состояние вашего рассудка, однако я рад вас видеть. Флоренгия перед вами в долгу.
Последний представитель древнего, но обедневшего дома, Дицерно всю свою жизнь учил сыновей богатых горожан тому, что положено знать аристократам: уважению к богам, законам священного Демерна, обычаям города, его искусству и истории, хорошим манерам и поведению, танцам и музыке, этикету и судебным традициям, сельскому хозяйству, охоте, умению обращаться с деньгами, властвовать, заботиться о лламоидах и множеству других полезных вещей. Он был наставником Кавотти с тех пор, как мальчику исполнилось семь и его забрали из-под опеки матери — до того утра, когда его схватили за плечо на дороге Пантеона.
Дицерно категорически не желал сдаваться в борьбе со старостью. Его волосы стали серебряными, худое лицо сморщилось, но он держался прямо, был безупречно одет, говорил тихо и вежливо. Невозможно было представить, что он когда-нибудь женится и станет отцом. Еще более невероятной казалась мысль, что его репутацию запятнает даже самый мелкий скандал. Вероятно, за всю жизнь он не произнес ни одного необдуманного слова и не сделал ни одного неловкого жеста.
В настоящих — весьма необычных — обстоятельствах он позволил себе не скрывать беспокойства и едва заметно нахмурился.
— Разумеется, вам известно, что у врага здесь имеется гарнизон, милорд?
— Я видел двоих у ворот. Сколько их в городе и кто ими командует?
— Обычно их не больше дюжины, кроме тех дней, когда мимо Селебры проходит караван из Вигелии. Сейчас гарнизоном командует командир фланга Джорвак, возомнивший себя правителем города. — Старик поморщился. — Он из породы молодых людей, из-за которых все ругают юность. Они еще хуже прежних верзил, милорд — плохо обученный и дурно воспитанный грубиян!
Кавотти сбросил мокрый плащ.
— В Вигелии возникли серьезные неприятности с набором новобранцев. Есть какие-нибудь новости о советнице?
Дож назначил Берлис Спирно-Кавотти на должность ее убитого мужа. Другие города удивлялись традиции Селебры допускать в Совет женщин.
— С вашей благородной матушкой все хорошо, милорд, хотя возраст наверняка дает о себе знать. Насколько мне известно, в настоящий момент она в городе.
Дицерно ушел в свой угол и вернулся с корзинкой, из которой достал полотенце. Кавотти, успевший к этому времени раздеться — на нем остались только шрамы, медный ошейник да два шнурка с кусочками меди и серебра — с благодарностью его принял и вытер лицо.
— Вы не отнесете ей записку?
— Хм… разумеется, милорд.
Тактичное молчание сказало больше, чем слова.
— Неужто Селебра пала так низко, что матери предают родных сыновей?
— Методы, которыми пользуется Кулак, невероятно жестоки. — Это значило: не забывай, что ее заставили смотреть, как умирает твой отец. — Если слухи о вашем визите дойдут до него, она и вся ваша семья окажутся в страшной опасности. Прорицательниц не обманешь.
— Вас я тоже подвергаю опасности, — сказал Кавотти. — Я дам вам серебра, наставник, вы должны покинуть завтра город и где-нибудь отдохнуть. Я знаю, у вас шестьдесят шестидесяток друзей, вот и навестите кого-нибудь. Нет, не спорьте — нашему делу не поможет, если с вас заживо сдерут кожу на площади. Мне нужно знать, каково положение дел в городе. Что слышно про дожа? Я сегодня же его повидаю и уйду из Селебры еще до рассвета.
— Едва ли это возможно, милорд. — Старик вынимал из корзинки все то, о чем его попросил Сьеро: полотенца, ароматные масла, одежду, веревку, еду и бритву.
— О! Селебрианский хлеб! Я скучал по нему больше всего на свете, — проговорил Кавотти с набитым ртом. — Я буду без бороды.
— Вы даже представить себе не можете, насколько утешили меня ваши слова. Моя репутация была бы уничтожена. Но благородный лорд с вами не встретится, даже если вы побреетесь.
— Почему? Мать попала в немилость?
Дицерно покачал головой.
— Дело в его здоровье. За ним постоянно ухаживают сестры и братья Милосердия. Леди Оливия стала его регентом — неофициально.
Это все осложняло.
— Печальные вести! Разумеется, я слышал, что у него слабое здоровье, но не знал, что до такой степени.
Еще он не знал, как страшно проголодался. Кавотти жадно оторвал зубами кусок холодного мяса и принялся жевать.
— Мало кому в городе известно истинное положение вещей, милорд, — извиняющимся тоном проговорил старик. — Возможно, оно неизвестно даже лорду крови Стралгу.
Обманывать врагов — одно дело, а утаивать что-то от друзей — совсем другое. Впрочем, непонятно, поддерживает ли Селебра Кавотти и его освободительную армию. Необходимо все разузнать — ради этого он и пришел.
— Как часто дожа посещают целители?
Дицерно нахмурился, поскольку всю жизнь ненавидел сплетни.
— Весной ему стало намного хуже. Благодаря священной Синаре он несколько раз появлялся на людях, но ходят слухи, что за это целитель поплатился жизнью. С тех пор во дворец не вошел ни один синарист, хотя мне известно, что так решил сам дож. Если вы хотите что-то обсудить с вашей благородной матушкой, я сообщу ей о вашем приезде. Разумеется, я помогу вам встретиться и с леди Оливией.
— У вас есть ученики во дворце?
— Да, мне оказана такая честь.
Даже сейчас он не собирался говорить Кавотти больше, чем считал необходимым.
— Например, мальчик Чайз.
Старик кивнул.
— Ему сейчас… четырнадцать?
И снова наставник кивнул, но без улыбки и принятой в подобных случаях похвалы, что не делало ученику большой чести.
