Илуге хотел ответить, но понял, что язык его не слушается. Из растрескавшегося рта вырвался только стон. Янира тут же бросилась к нему, раздвинула непослушные губы и влила в них немного воды из бурдюка.
– Говорил же тебе, – махнул рукой Баргузен, его лицо сострадательно искривилось. – А, да что теперь! Ехать надо. Не то нас всех троих в курган Орхоя отправят. Да еще вход получше законопатят, чтобы снова не сбежали.
– Помоги ему лучше, – сердито сказала Янира, пытаясь приподнять его тяжелое, непослушное тело. – Ты же видишь, они били его. У него вывихнута правая рука.
– Ага, и губы – в месиво, – согласился Баргузен, резким рывком вправляя руку. У Илуге вырвался крик, и он снова почувствовал, что слабеет. Вдвоем им удалось перевалить Илуге на спину одной из лошадей. Еле двигаясь, то и дело сползая, ему кое-как удавалось держаться в седле, пока Баргузен занимался поспешными сборами.
Янира собрала неподалеку охапку жестких стеблей пахучей полыни, протащила по пыли. Слабая попытка сбить со следа – шесть лошадей натоптали так, что не заметить их может только слепой. Слепой… Что-то билось в голове, какая-то пугающая темнота. Нет, не поймать. Илуге удалось согнуть пальцы левой руки и вцепиться в жесткую конскую гриву.
– Верно. – Баргузен, уже в седле, подъехал к нему вплотную. – Главное – удержаться в седле. Нам нужно бежать отсюда, бежать быстро, понимаешь? Оно, конечно, вчера праздник был, потому, даст Старик, не сразу хватятся-то, но все же…
С этими словами он взял лошадь Илуге под уздцы и потянул за собой. Янира тоже пустила свою кобылу рядом – на случай, если он соскользнет с седла. Но Илуге удавалось держаться, и Баргузен послал коней рысью. Запасные следовали за ними. Будь Илуге в состоянии, он бы оценил выбор: Баргузен взял не самых лучших (тем более бросятся в погоню, и уж тогда будут гнать до последнего!), но и не самых бросовых лошадей. Так, середнячок. Но из тех, что проходят двадцать конных переходов на одном подножном корму.
– Куда теперь? – Янира явно обращалась к Илуге. Но тот только мычал, мотая головой – координация движений и речь никак не хотели возвращаться к нему.
– Туда, где нас не достанут, – тут же откликнулся Баргузен. – То есть к тем племенам, которые или не имеют дел с косхами, или во вражде с ними.
– А ты знаешь, где их искать? – спросила Янира.
– Найдем. – беззаботно махнул рукой Баргузен. – Главное – сбить со следа погоню, а потому сейчас едем на запад. Там течет Уйгуль, приток Горган-Ох. Берег там пологий, и вся пойма заросла тальником. В нем можно будет отсидеться. Это не то, что в открытой степи – от горизонта видать!
– Сколько туда ехать? – озабоченно нахмурила брови Янира. Она то и дело беспокойно оглядывалась назад.
– При таком ходе – до полудня, не меньше. – Баргузен сощурился на солнце. – Я-то рассчитывал добраться туда уже сейчас.
– Ну и скачи, раз рассчитывал, – накинулась на него девушка, – ты что, не видишь, в каком он состоянии? А я своего брата не брошу!
– Я и не говорил, что надо кого-то бросать, – примирительно ответил Баргузен. – Просто надо поторопиться…
Илуге слушал, как они препираются, и ему казалось, что все это – и Янира, и их предыдущая перепалка с Баргузеном, и праздник Йом Тыгыз – было с ним давно-давно, века назад. Но смысл их разговора медленно дошел до него и он нечеловеческим усилием выпрямился, сжал бока лошади, пустив ее быстрей. Янира ахнула, дернулась за ним, а Баргузен улыбнулся во весь рот:
– Вот это по-нашему! Йо-хо-о! Йо-хо-о!
Подстегивая лошадь возгласами, он лихо рванулся вперед, увлекая за собой остальных. Утренний иней уже сошел, и теперь они мчались по сухой рыжей траве, выгоревшей за лето и уже побитой первыми морозами. Осеннее солнце светило им в спину, делая тени длинными. Лошади, долго простоявшие стреноженными в табуне, радовались возможности размяться и неслись ровной рысью, изредка переходя в галоп. У Илуге в ушах звенело, рот наполнился чем-то соленым и теплым, но все его существо сейчас сосредоточилось на том, чтобы удержать поводья и бока лошади в этой скачке. Помогли долгие летние месяцы, из года в год проводимые в седле, – тело словно бы помимо своей воли примерялось к ритму скачки. Иногда он ловил озабоченный и страдающий взгляд сестры, но у него не было сил улыбнуться ей, подбодрить, – тоже, поди, потребовалось немало мужества, чтобы броситься ему на выручку, ускользнуть незамеченной от хозяйки, выкрасть коней…
Кожаные мешки для поклажи, притороченные к седлам, заметно оттопыривались. Догадались собрать запас еды и воды? Это было бы хорошо, очень хорошо. А пока – вперед, вперед! Несмотря на боль во всем теле и странную немоту, Илуге физически чувствовал, как к нему возвращается жизнь. Будто что-то темное и странное отступало под лучами солнца. Но что? Илуге силился вспомнить, как очутился в пещере, – но в его памяти клубились какие-то разрозненные, невнятные обрывки. Потом, он соберет их потом. Вперед!
До Уйгуль добрались действительно ближе к полудню, и погони пока не было видно. С разгону влетев в неглубокую, вольно рассыпавшуюся говорливыми перекатами речку, лошади осторожно пошли по мелким камешкам, устилавшим дно. Теперь следы смоет – нужно только подыскать подходящее место, где бы конское ржание или случайный звук не выдали их. Баргузен порыскал немного и, махнув им, потрусил вниз по течению. Там начались заросли ивняка, уже с изрядно облетевшей и пожухшей листвой, но все еще достаточно густые, чтобы скрыть горизонт. Янира недоверчиво закусила губы. Илуге хотел сказать ей, что так же, как она, не видит погоню, и погоня не увидит их, – но не смог.
Баргузен привел их на выступавший из воды островок – такой крошечный, что было непонятно, как можно на нем разместиться с лошадьми. Вырубив ивняк посередине, он завел туда лошадей, привязал их к пням, а срубленные ветви примотал к соседним, освободив крошечное пространство для них троих. Вдвоем с Янирой они дотащили туда Илуге, которого еще плохо слушались ноги. Внутри было мокро и тесно. Рядом переступали копытами лошади, которые никак не желали ложиться наземь, остро пахло навозом и царапались торчащие со всех сторон обрубленные ветки. Но это было убежище, и другого им пока не найти.
– Будем ждать до темноты, – решил Баргузен, оглядывая пустынную пойму. – Если до сумерек не будет погони – поедем. Хорошо бы он, – Баргузен кивнул на Илуге, – хоть немного в себя пришел. А то, если обнаружат, далеко не уйдем. Молись Старику, чтобы к вечеру не похолодало – пар от дыхания вмиг нас выдаст.
– Следи лучше, – хмуро сказала Янира, положив голову Илуге себе на колени, – и подумай, как бы лошади не выдали.
Лошади, впрочем, тоже подустали от утренней скачки и теперь, напившись вволю, меланхолично пофыркивали, пробуя на вкус жесткую осоку, росшую в подножии кустарника.
Сколько они так прождали, трудно сказать. Время растянулось в бесконечность, прерываемую плеском рыбин на перекатах да фырканьем лошадей. Ранние осенние сумерки уже поднимали с реки туман.
– Едут! – вдруг прошипел Баргузен и тенью проскользнул в укрытие. Янира тоже поднялась, протиснулась ближе к лошадиным мордам и принялась поглаживать их и нашептывать что-то ласковое, уговаривая лежать спокойно. Вскоре Илуге услышал топот копыт и возбужденные голоса. Расстояние было слишком большим, чтобы уловить слова, но вот послышался плеск воды и топот, – кто-то послал лошадь вдоль берега и теперь, судя по шуршанию и замысловатой ругани, продирался сквозь низко нависшие ветки, высматривая беглецов.
