– Прикрыться с реки! – скомандовал он.
И вовремя: на серебристой водной поверхности начали появляться круглые головы и руки с трубками.
– В два ряда! Построиться в два ряда! – кричал Юэ. – Передний ряд – взять по два щита и прикрывать. Плотнее, лисьи дети! Второй ряд – готовьте луки. Целиться в пловцов! Давай лук, болван! Тебя стрелять когда-нибудь учили? – Юэ в ярости вырвал лук у скрючившегося Удо и с налета всадил стрелу в темное пятно на поверхности. Раздался хрип, и голова скрылась под водой. Воодушевленные его примером воины осыпали бьетов градом стрел. Луна светила со стороны реки, так что, под защитой щитов, они могли выбрать мишень и бьеты один за другим исчезали с поверхности.
– Скоро рассветет, – прокричал кто-то рядом. – Уйдут, ублюдки!
– И ладно, – буркнул Юэ. – Нам бы до рассвета протянуть…
Последнее он добавил уже про себя. Нападение прекратилось, потянулось болезненное, ватное ожидание. Темная громада леса жила, дышала, полнилась неясными шорохами и криками каких-то не то животных, не то птиц. От каждого звука Юэ прошибало ознобом. Он поднимал глаза к небу, где круглый желтый диск Луны, казалось, замер на небе. Глаза болели от напряженного всматривания в равнодушную, податливую тьму, руки онемели от долгой неподвижности.
Казалось, прошла вечность, прежде чем Юэ наконец стал различать серые в утренних сумерках лица товарищей, очертания палаток, лежащие там и сям скрюченные тела. Бьеты напали бесшумно, как лесные духи, и, как лесные духи, растворились в предутренней тишине. Но Юэ все равно продолжало казаться, что за ними из леса продолжают следить злые, холодные глаза.
Наконец совсем рассвело. Отведя отряд на безопасное, просматриваемое со всех сторон место, Юэ отобрал пять воинов и вернулся к месту брошенного лагеря. Потери были еще больше, чем ему показалось ночью: семеро убитых в лагере, еще четверо у реки. Он потерял десятую часть вверенных ему людей, даже не прибыв под непосредственное командование…
Могилы здесь решено было не рыть. Взвалив убитых на плечи, угрюмые, встревоженные, люди потянулись вдоль реки, по возможности убыстряя шаги. Дозоры, запоздало выставленные Юэ, рыскали вокруг, но ничего подозрительного не находили.
К полудню они вышли на широкое поле, и запах, ударивший в нос, был таким, что сомневаться не приходилось: здесь была битва. Там и сям стали попадаться трупы – судя по надетой на них форме, имперские солдаты. Они были изуродованы до полной потери человеческого облика – глаза выколоты, половые органы, уши, пальцы отрезаны, в животах колья. Зрелище было таким, что некоторые из его людей просто позеленели и еле удерживали позывы к тошноте. Подойдя ближе, стало понятно, что эти люди умерли в бою и были изуродованы позже, уже после своей смерти. Не считая, конечно, забытых раненых. От этой мысли рот наполнился чем-то кислым, а между лопатками потекла струйка липкого пота. Их путь лежал через это жуткое поле, где свою жатву собрала не только смерть, но и глумление победителей. Юэ с бессильным шипением отгонял раздувшихся от обилия пищи стервятников и лисиц, которые не слишком спешили убраться прочь от роскошного пиршества. Его трясло от желания приказать расстрелять падальщиков, нагло возвращающихся к своему занятию, однако стрелы следовало приберечь для врагов. Кто знает, сколько еще их в этих незнакомых, безмолвных лесах?
Его люди подавленно замолкли – каждый представил себя на месте этого безымянного, лишенного всякого достоинства окровавленного обрубка. Ночная атака бьетов не была столь пугающей – пугаться не оставалось времени, но страшная картина, открывавшаяся их взорам сейчас, оставляла ощущение безнадежности.
– Куда же все подевались? Почему они их бросили здесь… позволили сделать над ними такое? – наконец не выдержал и заскулил кто-то. Не Удо, отметил Юэ, подавив вспышку раздражения на плаксивый, ничуть не воинский тон. – Это же наша сторона реки, почему здесь все так?..
– Ответы на свои вопросы будем искать потом, – стараясь, чтобы голос звучал твердо, ответил Юэ. – Пока мы должны найти место, чтобы похоронить павших – всех, кого сможем, – и не попасть в лапы бьетов. Я уверен, что они не удовлетворились вчерашней вылазкой и ближе к ночи повторят попытку.
– Я не умею драться по ночам! – завопил Пурех, тщедушный человечек, неизвестно как оказавшийся в числе солдат.
– Я тоже. – Юэ постарался добавить в голос насмешки. – И нам придется этому быстро научиться, если не хотим здесь подохнуть.
Он первый раз сказал это так грубо – подохнуть. Где-то на краю подсознания промелькнула рука, выводящая кистью по шелку каллиграфические строчки. Неужели это было так недавно? А злорадный внутренний голос не преминул добавить: «Тебе этого хотелось? Быть может, лучше было получить чиновничью шапку и составлять приказы?»
Юэ сжал челюсти так, что заходили желваки, и скомандовал:
– Слушайте все! Никуда мы отсюда не пойдем. Место открытое, а бьетов немного – иначе они бы добили нас еще вчера. А оставлять своих убитых вот так… это… это просто кощунство!
Он услышал в рядах своих воинов одобрительный ропот и воодушевился:
– Яо, отбери четверых нарубить веток. Остальные – сносите мертвых сюда, кладите рядами. Да осторожней, у кого даже царапина – не вздумайте лезть, может быть заражение. Кого не сможем похоронить – хотя бы завалим ветками. Понимаю, что чистая символика, и от хищников не спасет, но хоть так…
Занятые делом, воины немного повеселели, с лиц исчезло затравленное выражение. Юэ смотрел, как перед ним растет гора трупов с искаженными, вздувшимися, посиневшими лицами, с остекленевшими глазами или жуткими кровавыми дырами вместо глаз и понимал всю глубину изречений стратега Фэня:
«Лучшая война – не начавшаяся война. Лучшая победа – бескровная победа. Лучший полководец – чиновник в высокой шапке, который лестью и посулами достигает большего, чем тот, кто ведет на гибель сотни людей. Лучший военачальник – тот, кто в момент победы не радуется успеху, но скорбит о каждом из павших. Война воистину отвратительна!»
Печальные размышления Юэ прервал какой-то расхристанный всадник, который летел к ним, крича во все горло:
– Вы что, ополоумели? Сучьи дети, козьи катыши, дерьмо обезьянье!
– Я полагаю, вы представляете собой уважаемого Мяде-го, командующего Южным фронтом? – как можно любезнее спросил Юэ, поднимаясь. Его снова затрясло – на этот раз от бешенства.
– В двух ли отсюда идет бой, – пролаял всадник в лицо Юэ, – а вы тут… устроили церемонию!
– Во-первых, нас никто не известил, – спокойно ответил Юэ, – во-вторых, ночью на нас напали. Мы отбили нападение, но у нас потери, а я не привык бросать своих людей… в отличие от вас.
– Ну так я вас извещаю! – завопил посланец, явно не остывший от недавнего боя. – Молокососы! Слюнтяи! Где вас носило столько времени?! Немедленно за мной, слышите – немедленно! Это приказ!
Юэ не хотелось бросать дело, не закончив его, но он понимал правоту посланца. Он вскочил в седло, выслал вперед половину оставшихся людей и отдал Яо приказ поджечь все, что будет гореть. Почему-то его очень беспокоил огонь, который они оставят без присмотра, – сказалась въевшаяся с детства привычка горожанина. Но сейчас было не до того. А если пожар выкурит бьетов из леса – тем лучше! Юэ ударил лошадь пятками под бока и помчался за незнакомцем.
