Наконец, вол внял увещеваниям возницы, развернулся в нужную сторону и тяжело потопал вверх. Возница кривлялся, благодарно принимая шутовски восторженное восхищение случайной публики, стягивал с головы свою нелепую шапчонку и во все стороны раскладывал самые что ни на есть императорские поклоны, какими кланяются высшие чиновники на официальных церемониях. И делал это до того потешно, что вся толпа, не сговариваясь, до самого угла провожала невесть откуда взявшегося фигляра. Когда повозка скрылась за углом, еще улыбающиеся горожане потекли по своим делам. Только через какое-то время кто-то обратил внимание на прислонившегося к стене человека. Человек стоял и улыбался, глядя вперед невидящими глазами. Позже, на вскрытии, штатный хирург евнуха Цао обнаружит в его плече небольшой шип, смазанный мгновенно действующим ядом.
Теперь толпа собралась вокруг него. То, что человек был мертв, не вызывало сомнений. Вызывало сомнения, во-первых, как он сюда попал (в этом квартале его никто никогда не видел), и, во-вторых, почему он продолжает стоять, в то время как все уважающие себя мертвецы должны непременно валиться. Пожалуй, окажись здесь случайно высокообразованный лекарь, он мог бы объяснить, что данный вид яда, добываемый из ядовитого мешочка самки шерстистого паука, приводит к одеревенению конечностей, сходному с трупным окоченением, но никаких лекарей поблизости не наблюдалось. Невесть откуда взявшиеся мальчишки откровенно глазели на мертвяка, пока самый бойкий из них не ткнул неподвижное тело.
– Уй, да он твердый! – завопил храбрец, награжденный восхищенный взглядами.
– Не знаем мы его, – рассудительно заметила служанка госпожи Огэй, в этот день спешившая с рынка и ставшая свидетельницей случившегося. – Надо сообщить табэю квартала.
– И крови не видно, – недоверчиво протянул кто-то из прохожих. – Может, он это… от удара помер.
– От удара не становятся твердыми, как доска, – возразила ему служанка госпожи Огэй. Она была уже женщиной в возрасте и обо всем имела свое непререкаемое суждение. В данном случае на ее пути встретилось что-то непонятное, и это ее озадачивало.
– Уй-уй! – восторженно взвизгнули мальчишки, когда кто-то из них еще раз ткнул мертвеца посильнее, и от этого его странное равновесие наконец нарушилось. Он заскользил по стене, но не так, как сползает обычный человек, – подогнув колени и медленно оседая, словно куль с мукой, – нет, мертвяк грохнулся, как деревянная кукла, и с соответствующим глухим стуком. Мальчишки бросились врассыпную, восторженно вереща. Женщина тоже довольно резво отпрыгнула на безопасное расстояние, брезгливо подобрав подол халата, потом поняла, что ничего интереснее не предвидится, и стражей никто вызывать не собирается, а потому фыркнула, ни к кому особо не обращаясь, и засеменила к дому.
Дома она во всех деталях поведала эту увлекательную историю изнывающей от скуки госпоже Огэй, которая, терпеливо выслушав, не проявила к ней должного интереса и отослала служанку, сославшись на головную боль. Разочарованная служанка удалилась на кухню, где обрела себе других, намного более благодарных слушателей. Что же до госпожи Огэй, то эта достойная дама, удалив не в меру болтливую прислугу, развила необычную бурную деятельность. Она резво распахнула окно и выволокла на середину комнаты длинненький сундучок, в коем обнаружилась тренога и небольшое, странного вида слюдяное зеркальце. Быстренько установив зеркальце в имеющийся на треноге зажим, госпожа Огэй поймала бьющее в окно утреннее солнце и направила лучик на установленную неподалеку по повелению Императора статую Падме. На груди Падме сиял позолотой священный восьмигранник. Получив заряд, статуя занялась игривым огнем и, засияв отраженным светом, ударила в глаза одному совсем было задремавшему человеку. Тот встрепенулся, сонно заморгал, но настойчивый лучик ударил трижды, а потом, после длинной паузы, еще один раз. Человек пулей слетел по узкой лестнице вниз, где деловито сновали одетые в серо-синие одежды люди. Один из них подошел и сделал выразительный жест подбородком: чего, мол.
– Утка с горы Ямынь улетела на север, – сказал человек.
– Я доложу господину Цао, – милостиво сказал человек в серо-синем. – Ступай.
– Итак, племянница. – Господин Той взял в руки чашку с настоем цветков хризантемы и отхлебнул. Запах и вкус были изумительными – так, как он любил. Он благодарно улыбнулся Ю-тэ, сидевшей рядом с ним. После немного затянувшегося ужина в кругу семьи следовало подумать о делах. В этом он целиком полагался на Ю-тэ и потому не удивился, когда, завернув после ужина в покои старшей жены, обнаружил там И-Лэнь. Девочки не было, значит, они могут спокойно поговорить втроем. – Что случилось с твоим мужем? Мне прислали какой-то на редкость невразумительный доклад. И это мои хорошие доносчики. А уж что блеял этот кретин в официальном послании, лучше не говорить. Что произошло?
– Фэнь попытался бежать, – медленно, в упор глядя на дядю, ответила И-Лэнь. – Его поймали и… перестарались с поимкой. По крайней мере это то, что я знаю. Увидеть его тело мне не дали.
– Какой умный человек – и какой глупый ход, – пожал плечами министр. – Скажи, зачем он это сделал?
– Бесцельность существования сводила его с ума, – просто ответила И-Лэнь. – Мой муж был полевым полководцем. Это люди действия, насколько я понимаю.
В ее голосе прорезалась стальная нотка. «Не смей принижать моего мужа!» – истолковал ее господин Той. И это при том, что она приехала к нему в роли просительницы. Воистину, мужественная женщина!
– Мы скорбим вместе с тобой, дорогая. – Ю-тэ мягко и своевременно коснулась ее плеча. – Но я как человек со стороны не могу понять, как Фэнь мог подвергнуть тебя и своих детей новой опасности… зачем…
– Он писал письма. Много писем, – неохотно сказала И-Лэнь. Ее глаза подозрительно заблестели. – От кого и кому они, он не говорил… даже мне. А потом объявил о своем решении. Я говорила, что это глупый и несвоевременный поступок. За себя я не опасалась – казнят нас вряд ли, императору незачем показывать себя излишне жестоким, а вот муж… я знала, что этим все кончится! – неожиданно вырвалось у нее, голос надломился, и плечи дрогнули.
– Ну-ну! – успокаивающе произнес господин Той. Он обменялся взглядами с женой, и та обняла душераздирающе всхлипывающую женщину. – Должно быть, кто-то обнадежил его. И, возможно, даже не напрасно.
Это следовало обдумать. То, что Фэнь бежал, не имея никакого плана действий, было невозможно.
– И он взял с собой свою последнюю книгу. – И-Лэнь перестала плакать, ее голос снова зазвучал ровно, только как-то приглушенно. – И никто ничего о ней не сказал. Не задал ни одного вопроса. А я знаю, о чем она. Это очень опасная книга. Фэнь иногда читал мне отрывки из нее. Такое молчание очень странно. Они должны были задавать мне вопросы о том, есть ли еще экземпляры, черновики, – все, что угодно. Я ожидала этого и все уничтожила. Но никто не спросил.
– Это очень странно, – согласился господин Той. – Может быть, Фэнь перед смертью встретился со своим мифическим другом и передал ему книгу?
– Он не расстался бы с ней просто так, – уверенно сказала И-Лэнь. – Фэнь считал ее своим самым великим творением… А теперь я даже не смею спросить о ней! – Ее голос опять прервался.
