– Тренируемся, – коротко ответила Нарьяна и облизала нож. – Ну, что же вы? Ешьте!
Сложнее всего было не наброситься на еду. Илуге очень осторожно взял кусочек и мучительным усилием заставил себя, не торопясь, прожевать его. О чем бы завести разговор?
– Хороший у вас шаман, Нарьяна, – похвалил он. – Лечил меня, а плату по заслугам не взял. Говорит, купите себе корову – тогда и отдадите.
– Онхотой-то? Это он с кого как. – Девушка аппетитно вгрызалась в мясо. – С иных три шкуры дерет, глазом не моргнув. Приглянулись вы ему, значит.
Воистину сегодня хороший день!
– Так прямо и три шкуры? – усомнилась Янира. – Я ему вон что предлагала. Не совсем уж мы нищие! – И она тряхнула своим халатом, тем единственным, подарком борган-гэгэ, что она, дурочка, взяла с собой. Вот ведь женщины! Нет, чтобы лишний нож прихватить!
– Красивая вещь. И дорогая. – Нарьяна пощупала халат.
– Как думаешь, можно сменять у кого на корову? – спросила Янира. – Хэсэтэ Боо сказал, надо Илуге коровьим маслом растирать.
– У тебя никто не купит, – прямо заявила Нарьяна. – После того, что твой брат с Тулуем сотворил, все вас, как чумы, сторонятся.
– Ну, значит, обойдемся без коровы, – сухо сказал Илуге. Глупо было ему, как сосунку, уши развесить лишь оттого, что девушка решила загладить свою грубость. От мыслей, что недолго витали в голове, Илуге почувствовал злость и сосущую пустоту. Это все от того, что они с Янирой так выросли. Нечасто им доводилось видеть людскую доброту. Вот оттого обоих только погладь, – они и повалятся наземь, дрыгая лапами и подставляя брюхо… Тьфу!
Гостья сразу почувствовала перемену тона, остро глянула на него.
– Продайте мне. За корову.
– А ты чем от других отличаешься? – хмуро спросил Илуге.
– Вот этим. – Нарьяна указала на шрам.
Стало тихо. Наверное, с таким лицом ее никто не посватал, вот в чем дело.
– А ты… одна живешь? – осторожно спросил Илуге. Это бы кое-что объясняло в ее неожиданном визите.
– У меня есть бабка и двое младших. Братья. Я старшая.
Это тоже многое объясняет. Старший в семье всегда взрослее, в ответе за остальных.
– А те, кто там еще был. – Янира совершенно очевидно была не в состоянии говорить о чем-то еще. – Они как? Кто их выбирает?
– Я. – Нарьяна нахмурилась еще сильнее. – Или, точнее, все мы.
– А почему вы тренируетесь отдельно от мужчин? Так принято? – как можно равнодушнее спросил Илуге. Нарьяна дернулась, видимо, попал в больное место.
– Потому что мы им не нужны, – отрывисто сказала она. – Я получила этот шрам, когда пришла к Тулую и попросилась обучаться наравне с мужчинами.
– О! – выдохнули все трое, округлив глаза.
Нарьяна в упор поглядела на Илуге.
– Так что ты нажил себе могущественного врага, – мрачно сказала она. – Считай, что я тебя предупредила.
Теперь все становилось понятным. И ее приход, и ее… дары. Но это был хоть какой-то союзник. Пусть даже настолько слабый.
– Ты можешь оказать нам еще большую услугу. – Илуге поколебался, взять ли последний кусочек мяса, на который все они жадно смотрят довольно долгое время, затем взял его и протянул Баргузену. Тот тоже отказался и кусок перешел Янире. Нарьяна с усмешкой следила за ними. С понимающей усмешкой.
– Какую? – Ее глаза были действительно красивые: черные, широкие, словно углем очерченные каймой коротких густых ресниц.
– Нас приняли в племя, о котором мы ничего не знаем, кроме обрывков слухов. Не всегда, как мне сдается, правдивых, – пояснил Илуге.
Нарьяна засмеялась снова, на этот раз забыв спохватиться.
– Нет ничего проще.
Тулуй прислал за ним через два дня после того, как к ним пришла Нарьяна. Не сказать, что приглашение было дружелюбным, но Илуге не смог отказаться. С тяжелым сердцем он проследовал за посланцем – худым парнем с колючим, прямо-таки ледяным взглядом – к юрте Тулуя. Вошел.
Вождь был не один. Рядом с ним сидел его сын Чиркен, ненамного моложе Илуге, и еще несколько человек, чьи лица были ему незнакомы. На вожде была типичная для степняков овчинная безрукавка мехом внутрь, с нашитыми на нее яркими узорами, и кожаные штаны. На смуглом плоском животе – богатый пояс с квадратными медными бляхами, единственное, что говорит о ранге. На голой груди слева – шрам. Свежий. Надо думать, беспокоит еще.
– Приветствую тебя, вождь, – осторожно сказал Илуге, дольше, чем требовалось, отряхивая снег с сапогов.
– И тебе, воин. – Лицо Тулуя было непроницаемым.
Он терпеливо подождал и указал на свободное место. С которого, как сразу понял Илуге, вождю будет хорошо видно его лицо.
Илуге подавил желание передернуть плечами под этим взглядом. Усевшись, он опустил руки на колени и принялся ждать, пока ему скажут, зачем за ним послали. Помолчав, Тулуй начал:
– Помнится, что твоя… гм… сестра высказала Просьбу. Помнишь ли?
– Помню, – односложно ответил Илуге. Он и сам намеревался узнать, чем потребен. Да только не к Тулую собирался.
– Что ж, способов послужить племени у нас так много, что и на пальцах не сосчитать, – хитро прижмурился Тулуй. Остальные заулыбались, довольные. Илуге понял, что ему предстоит что-то действительно неприятное. – Так что выбирай какой хочешь, воин мой.
Тулуй сделал ударение на слове «мой». Илуге скрипнул зубами: как ни крути, а воин обязан подчиняться военному вождю. И кивнул.
– Вот, собираюсь послать с десяток воинов потрепать косхов, – начал Тулуй, внимательно наблюдая за Илуге. – Можешь с ними пойти, дорогу показать.
Илуге молчал.
– Еще собираюсь с десяток людей на облавную охоту послать, пусть для племени еды добудут. Можешь пойти с ними.
Это было бы слишком хорошо, чтобы не быть каким-то подвохом. Да и стреляет он слишком плохо, чтобы быть уверенным в том, что не вернется опозоренным. Э-эх!
– Еще хан велит наши соляные рудники навестить, обновить вехи да разведать, нет ли чужих. Соль наша – дорогой товар, у нас ее и Ургах, и Гхор берут. На том наше богатство. Путь неблизок, да и непрост. Сам поведу.
Сам?
– Как велишь, вождь, – медленно ответил Илуге. Он уже и так понял: то, что выговорят третьим, последнее – и решающее. И никто здесь не давал ему выбора, просто проверяли на… на разное.
Тулуй едва заметно поднял бровь.
– Что ж, пойдешь со мной. Посмотрю на тебя поближе. Ты, я смотрю, неразговорчив.
«Смотря с кем», – подумал Илуге, но вслух не сказал, только пожал плечами. Казалось, в юрте их только двое, потому что остальные молча следили за ними, переводя взгляд с одного лица на другое.
