– Одно можно точно сказать, – мрачно сказал Илуге, – стрела-то джунгарская!
Стрела и вправду была джунгарская, с белым оперением.
– А вот наконечник-то, поди, не Ягут ковал, – сказал хан, поднося стрелу к глазам, потом осторожно понюхал. – А-а-а, взвар аконита. Распространенный яд, везде его варят. – Старая это стрела. Не этой зимой сделана. С чего бы?
Теперь и Илуге увидел, что наконечник выделан куда хуже, чем у тех стрел, что он сам носил в колчане.
– Пожалел, может, новую-то? – предположил он.
Хан только посмотрел на него, и Илуге понял, что сморозил глупость.
– Что стряслось? – На пороге бесшумно возник Онхотой. Увидев лежащую девушку, он был возле нее, прежде чем кто-то из них раскрыл рот. Выслушал слова Илуге, не поднимая головы и продолжая ощупывать спину Нарьяны. Когда поднялся, Илуге увидел, что его неприятные, льдисто-голубые глаза спокойны. Значит, можно перестать тревожиться и ему.
– Иди к Ягуту, благодари, – буркнул Онхотой. – Корову попросит – давай корову. Коня попросит – коня дай. Спасла девке жизнь его кольчуга. А девка твою жизнь спасла. Так что ты снова в долгу. – В ледяных глазах зажглись смешинки, твердые губы дрогнули.
– Еще бы знать, кто стрелу послал, – нерешительно спросил Илуге.
– Я, пожалуй, догадываюсь, – медленно, словно раздумывая, произнес Темрик. – Но тогда все совсем запутывается…
Илуге, затаив дыхание, ждал. Хан иногда любил сделать такую вот внушающую уважение паузу, заставляя собеседника вдоволь помучиться.
Он уже совсем было расхрабрился, чтобы все-таки нарушить воцарившееся долгое молчание, как вдруг снаружи раздались чьи-то возбужденные голоса. Буквально отметя с дороги стражника, в юрту ворвался Буха – бледный, с непривлекательно отвисшей губой и мутным, испуганным взглядом. Взгляд хана метнулся к нему и резко сфокусировался.
– Что с Чиркеном? – безо всяких предисловий спросил он. Дородный Буха медленно повалился на колени, норовил ползти. В его глазах блестели слезы.
– Клянусь, я не знал. Никто не знал… Прости, великий хан, – невнятно бормотал он.
– Говори! – рявкнул Темрик и его рука медленно попозла к левому боку, комкая блестящую шелковую ткань.
– Чиркен… Чиркен ушел… – давясь словами, пробулькал Буха. – Говорят, у них с Джэгэ вышла ссора. Ну так они все время сцепиться норовили… А ночью Чиркен выкрал девушку – Шонойн, о которой Тулуй с ее отцом, Галбаном, еще с рождения договорились. Галбан-то ее, как оказалось, Джэгэ недавно пообещал. Вот Чиркен и выкрал ее. А только Джэгэ с его нукерами, видно, ожидали чего-то в этом духе, так как юрту стерегли. Пошли в погоню. Чиркен с девушкой хотели за Уйгуль уйти, а тут нукеры стрелять начали… Клянутся, что не знали, кто девушку украл, темно, мол, было… Девушку-то потом ниже по течению нашли – на берег ее вынесло, стрела ей в шею попала… А Чиркена не нашли. Может, добрался до того берега и ушел-таки к косхам, как хотел… Я не знал ничего об этом, не знал, клянусь!
Теперь Илуге увидел, что лицо Темрика стало почти таким же серым, как у Нарьяны. Хан руками все тер и тер себе грудь. Раскрыл рот, силясь что-то сказать, но захрипел и начал валиться на бок. Илуге с Онхотоем подхватили его, и шаман вдруг не своим голосом заорал:
– Вон отсюда!
Буха, напуганный еще больше, чем до того, выскочил из юрты с удивительным проворством.
– Ч-что с ним? – Губы Илуге тряслись, когда он увидел, что глаза Темрика закатились, а дыхание еле прорывается сквозь пересохшие губы.
Онхотой бесцеремонно разорвал ханский халат, отстегнул ножны с поясом и уложил Темрика на то самое место, где только что лежала Нарьяна. Та, поднявшись и прислонясь к стене, смотрела на хана с нескрываемым ужасом.
– У меня… так с отцом было, – невидяще глядя куда-то в сторону, вдруг сказала она. – Вот так же как-то закричал на меня… потом схватился за грудь… и умер.
– Во-о-он!
Глава 6. Последняя воля хана
Темрик все-таки не умер в тот день, но был очень плох. К нему никого не пускали, и Онхотой не отходил от него. Ургашские гости сидели в своей юрте, как мышь под метлой, обескураженные таким поворотом событий. Воины, посланные Темриком на поиски стрелка, попавшего в Нарьяну, нашли только размазанные полосы, ведущие к становищу – следом за конем протащили связку сухих веток, лишая возможности определить лошадь по следам. В овражке нашли следы коленей, несколько сломанных веток, – и больше ничего. Слишком мало, чтобы определить неудавшегося убийцу точно.
Следы Чиркенова коня нашли по ту сторону Уйгуль – вроде бы жив ханский внук – конь без седока скорее всего вернулся бы к знакомому табуну. И тела не нашли, хотя реку прочесали и выше по течению, и ниже. Но все же – кто его знает?
Вождей обеих ветвей племени, только уехавших в свои становища, Онхотой вызвал обратно. Весть об этом разошлась мгновенно, и каждый понимал, что она означает: Темрик скорее всего умрет, вожди нужны здесь, чтобы поднять на войлоках нового хана – Джэгэ. Илуге ходил мрачнее тучи – он не ждал от этого ничего хорошего.
Сидеть в юрте он просто не мог, потому взялся помогать Унде с лошадьми, что всегда делал с удовольствием. Ему нравились лошади. С ними он чувствовал себя намного лучше, чем с людьми. Теперь у него был свой небольшой табун – за убийство тэрэитского вождя хан подарил ему десять коней, и своим он тоже уделял много времени, но к Унде приходил все равно. Красавец Аргол притягивал его, словно магнитом. Нет, конечно, кони, подаренные ханом, тоже были хороши, но скачек, как Аргол, они бы не выиграли. Они словно были половинками единого целого, – расставаясь с конем вечером, Илуге чувствовал сожаление и желание вернуться, едва рассветет. Теперь Аргол уже позволял ему надевать на него седло, хоть Илуге и чувствовал его недовольство. Однако в бою – никуда не денешься – неоседланная лошадь все же слишком опасна, это он теперь понимал. Он вообще много понял о том бое, когда раз за разом прокручивал внутри себя картинки произошедшего. Думал о том, что можно было избежать таких потерь. Что следовало выслать разведчиков. Что следовало отдать команду рубить решетки, невзирая на то, является он командиром или нет, – в суматохе боя многие бы подчинились инстинктивно. Будь он на месте Кимчи – он бы действовал более правильно. Но кто, кроме него самого, поверил бы в это? Кто назначил бы его? В степи все решает степень принадлежности к роду, соблюдение традиций, отличающие одно племя от другого. Каждый кичится своим, каждый презрительно косит на соседа, каждый плетет свою паутинку, чтобы подняться повыше да побольше урвать. Разве хорошо был спланирован поход, о котором столько хвалятся сейчас у костров? По совести сказать – плохо. Да только легко сейчас осуждать чужие ошибки. Кто знает, не сделал бы и он на месте Кимчи или Джэгэ чего-нибудь непоправимого…
Пустые мысли, новый хан скорее всего никогда не доверит ему командовать хотя бы сотней. Илуге вздыхал и возвращался к работе.
