Проводив гостя к отведенному ему высокому помосту, господин Хаги уселся рядом, зорко следя, как его заместители рассаживают людей и отдают приказания слугам, ловко обносящих гостей маленькими пиалами с кусочками лимона и небольшими полотенцами для совершения омовений. Сам он едва обмакнул пальцы в прохладную, приятно пахнущую лимоном воду, глядя, как Гань Хэ основательно вытирает руки белоснежным шелковым платком и выковыривает грязь из-под ногтей.
Глядя на его быстрые, мелкие жесты, какими он, не касаясь, стряхивает над водой руки, отирает лицо, господин Хаги подавил в себе неприязнь: уж больно невеличественно смотрелся этот присланный императором человечек. У него, должно быть, редкая растительность на впалой груди и сухие ноги. Его секретарь, против этикета посаженный рядом с пришельцем, жмурил припухшие глаза и комкал полотенце, все никак не отдавая его обратно слуге, который мялся рядом, не имея возможности обслужить остальных. «Он что, хочет его спереть?» – подумал господин Хаги, чувствуя, как в нем растет раздражение. А вот этого никак нельзя допустить, никак. Он был достаточно опытен, чтобы знать, что неприязнь к знатным гостям нельзя скрывать – ее нельзя испытывать. Иначе тебя выдадут какие-нибудь мелкие жесты, опущенные уголки губ или не к месту вставленная фраза. А потому искусство встречать высоких гостей – в искреннем желании заметить в них все только самое лучшее, закрыть глаза на все их недостатки и польстить настолько тонко, чтобы это выглядело естественно.
– Я действительно рад вашему приезду, уважаемый судья, – совершенно искренне сказал господин Хаги. – Иногда нам, управителям провинций, приходится разбирать такие сложные тяжбы – и совершенно не с кем обсудить, справедливо ли принимаемое решение. Прежде чем вы займетесь своими многоуважаемыми делами, я хотел бы сразу попросить вас о великом одолжении помочь мне с несколькими случаями, которые я специально оставил без рассмотрения к вашему приезду. Не откажите мне. Я знаю, что начинать с этого, еще не встретив вас как подобает, очень невежливо, но для меня очень важно заручиться вашим согласием.
– Посмотрим, посмотрим. – Сухонький человечек потер руки и искоса взглянул на него. – Сначала, как вы понимаете, я должен сделать то, зачем приехал, и только после этого могу себе позволить оказать вам помощь.
– Конечно, конечно! – Господин Хаги добродушно замахал руками. – Я не могу не понимать, что ваше поручение, отданное самим императором, куда более важно. Я, так сказать, опережая события…
– Не стоит, – барственно махнул рукой Гань Хэ.
Господин Хаги улыбнулся как можно шире и незаметно подал знак рукой к началу торжественного ужина. Вот так: он, как и многие другие, начал с просьбы, но эта просьба должна была польстить судье и одновременно показать то, как он, Хаги, печется о делах своей провинции. Ужином-то, поди, его на пути каждый потчевал. Это само собой разумеется.
Он был поражен тем, сколько ест этот невысокий худой человек. Сам господин Хаги отличался отменным аппетитом, вполне естественным для его внушительного роста и крупной кости. Но судья Гань Хэ поглощал еду, словно у него внутри была бездонная бочка. Он отведал каждое из вносимых четырнадцати блюд, не удосужившись их похвалить, как то предписывает правило гостя, запил все внушительным количеством изысканного цветочного вина и не выказал никаких признаков опьянения. Господин же Хаги, старавшийся не отставать (как известно, взаимопонимание часто возникает между людьми в одинаковой степени опьянения и почти невозможно между трезвым и пьяным), теперь чувствовал себя несколько неловко и тщательно себя контролировал.
Манера еды господина Гань Хэ тоже отличалась от всего, что он видел. В знатных домах предполагалось, что трапеза есть отдохновение души и повод для беседы, а потому ужин начинали засветло и заканчивали ближе к полуночи. В общении ценилась неторопливость, в обстановке и декоре – церемониальность и соблюдение традиций, в еде – невозможность определить исходные ингредиенты блюда, а также художественная сервировка.
Невозможно описать, сколь красивы были блюда, подававшиеся сегодня на стол! Это было куриное филе под тремя разноцветными соусами в виде лепестков хризантем, запеченные ласточки, после приготовления заново одетые в перья, рис восьми цветов, двенадцать видов холодных закусок, угри в лимонном желе и акулья печень, привезенная из залива Хата во льду… Короче, это изобилие было достойно если не стола императора, то уж во всяком случае стола Первого Министра! Господин Хаги справедливо гордился своим шеф-поваром, который все это великолепие подавал с поражающим воображение вкусом и размахом. Достаточно вспомнить, как внесли блюдо из акульей печени: на серебряном подносе кругом восседали огромные красные лангусты со свисающими длинными усами, а их торчащие вверх, словно в молитве, клешни поддерживали хрустальную вазу, где на ложе из лимонов и роз покоилось это кулинарное творение.
И что бы вы думали? Судья Хэ, не моргнув глазом, сожрал предложенную ему порцию (естественно, предназначавшуюся для гурманов, а потому небольшую) одним махом, словно какой-то каменотес, которому все равно, чем набить урчащее брюхо. Господин Хаги только горестно вздохнул, и эта горечь оставила вкус у него во рту, отравив блажество вкушения деликатеса.
Однако интересы дела были важнее, и он немедленно мысленно оправдал судью, объяснив его странное поведение долгой и трудной дорогой. На вопрос, какие указания соблаговолит дать господин судья, тот остренько глянул на всех окружающих и тихо пожелал завтра к утру увидеть в этом зале всех имеющихся свидетелей. Включая женщин и детей.
Господин Хаги пообещал все наладить в лучшем виде и мысленно перевел дух: чем больше провозится со свидетелями судья, тем меньше у него останется времени на все остальное.
– Да будет позволено мне спросить нашего высокого гостя, сколь долго он будет радовать нас своим присутствием? – осторожно спросил господин Хаги.
– Сколько будет нужно, – улыбнулся человечек, и господин Хаги увидел, что он вдруг стал похож на хорька: узкие губы раздвинулись в хищной улыбке, абсолютно непроницаемые глаза довольно зажмурились. «Ему доставляет удовольствие причинять боль», – подумал Хаги. Он окончательно понял, что перед ним опасный противник, если судья таковым быть захочет. Поэтому господин Хаги излился в цветистых пожеланиях для скорейшего расследования и высказал скромную надежду, что высокочтимый судья, устав от многотрудных дел, в одни из вечеров посетит незатейливый кров господина Хаги, дабы разделить восторг от цветения пионов – лучших в этой части Срединной, как он добавил не без оснований.
Судья Хэ интереса к пионам не выказал, но приглашение милостиво принял, скоренько скушал наполненную жареным риском пиалу, кивнул своему похожему на журавля секретарю и дал понять, что утомился и желал бы отдохнуть. Поскольку еще даже не стемнело, господин Хаги был огорчен и озадачен столь постыдной поспешностью, но – вот в такие моменты и проявляется истинная предусмотрительность – покои для судьи и его свиты были приготовлены еще в прошлом месяце, ежедневно убирались и проветривались, в бане всегда тлели угли и грелась вода. А посему гостям, которые только начали входить во вкус, пришлось неловко откланиваться, так как самого дорогого гостя, согласно этикету, следовало провожать последним. Многие так и ушли несолоно хлебавши, а у некоторых господин Хаги увидел завернутые в рукава халата крохотные пирожки с креветками и копченые лягушачьи лапки. Это его рассмешило так, что он еле смог достойно проводить высокого гостя, распахивая перед ним новенькие бумажные ширмы, показывая обширную баню с целебными травами и хорошеньких девочек-массажисток.
