«Юэ, Юэ, Юэ, – мысленно пропела Ы-ни его имя и, приподняв ладанку большим пальцем, поцеловала ее. – Никто не сможет встать у меня на пути, на пути между мной и тобой. Ты будешь моим, Юэ. Ты будешь любить меня, только меня – и не позднее этой осени мы встретимся. Ты будешь смотреть на меня так, как смотрел из той лодки, – всегда. И я тоже буду всегда любить тебя. Пока дышу!»
– Ы-ни, девочка моя, – из-за ширмы, где она прилегла, притворяясь больной на тот случай, если кто-то войдет, послышался голос матери. После того случая госпожа У-цы сделалась со всеми домочадцами удивительно ласковой. Она сняла свои темные балахоны, убрала с глаз все свои склянки и снадобья и перестала говорить сиплым загадочным голосом. Однако она не перестала печально улыбаться, словно знала точно, что с ее собеседником вот-вот случится что-нибудь совершенно ужасное. Пожалуй, это пугало служанок еще сильнее, но господин Хаги сменил гнев на милость. Он уже дважды после той размолвки вызывал к себе жену и одаривал ее своим вниманием. Госпожа У-цы возвращалась от него без прежнего сияния в глазах, но вслух своих мыслей не высказывала.
– Да, матушка, – слабым голосом произнесла Ы-ни. Она положила руку на грудь, словно ненароком прикрывая ладанку. – Я здесь.
Госпожа У-цы проскользнула за ширму и собралась было потрогать лоб дочери, но Ы-ни, как бы не заметив этого, приподнялась и оживленно заговорила:
– Мне, право, уже намного лучше. Только очень хочется спать, а так совсем ничего не болит! Правда, правда!
– Должно быть, подействовало то питье, что я прислала тебе, – непререкаемым тоном сказала госпожа У-цы. Почтительная дочь чуть не хмыкнула вслух: все, чем мать пыталась ее пичкать, Ы-ни предусмотрительно выливала в ночной горшок.
– Да, матушка, конечно, – опустив глаза, чтобы мать не заметила в них смешинки, проговорила она.
– Мы с твоим многоуважаемым отцом только что обсуждали нечто важное, – заговорщицким тоном произнесла госпожа У-цы и девушка поняла, что мать пришла посплетничать.
– И что же это, матушка? – с преувеличенным любопытством задала она ожидаемый вопрос.
– Через три дня мы устраиваем чаепитие в саду по случаю цветения пионов, – еле скрывая радость, сообщила госпожа У-цы. Подумать только, еще в том году такое чаепитие было бы для обеих совершенно заурядным событием! Но сейчас и Ы-ни, несмотря ни на что, почувствовала, как у нее заколотилось сердце.
– Как чудесно, мама! – искренне улыбнулась она. – Значит, к нам придет этот важный гость, о котором говорил отец?
– Да, из самой столицы! – благоговейно закатив глаза, прошептала госпожа У-цы.
– Мама… А какого он возраста? – осторожно спросила девушка.
Госпожа У-цы тонко улыбнулась.
– Ему не больше тридцати на вид, как утверждает твой отец. Не слишком худой, не слишком толстый. Совсем не седой. И он не женат.
– О! – только и сказала Ы-ни. Предстоящее мероприятие становилось все более интересным.
– Твой многоуважаемый отец выделил мне сто сунов, – тут У-цы торжественно подняла палец, – чтобы подготовить высокому гостью достойную встречу. Ах, я думаю, что все эти оставшиеся дни я совсем не смогу спать от забот!
Госпожа У-цы приняла усталый вид, словно все заботы мира уже омрачили ее чело.
– Я буду помогать вам в меру своих скромных возможностей, матушка, – почтительно проговорила Ы-ни.
– Я очень надеюсь на тебя, моя дорогая, – причитающим тоном сказала госпожа У-цы, все более вживаясь в новую роль. – Ума не приложу, как мы сможем подготовить действительно изысканную встречу за столь короткий срок!
– Я полагаю, нам обеим действительно стоит выспаться, – решительно сказала Ы-ни. – С утра боги будут милостивы, и мы посмотрим на все другими глазами.
– У меня выросла мудрая девочка, – засмеялась госпожа У-цы и поцеловала дочь в щеку (у той сердце екнуло, но мать вроде бы ничего не различила).
– И попроси служанок приготовить тебе ванну из цветочных лепестков. – Ы-ни заботливо нахмурила брови. – Я бы тоже попросила, но уже совсем засыпаю. – Она притворно зевнула.
Потратив еще несколько мгновений на пожелания спокойного сна, мать и дочь расстались. Ы-ни снова прилегла и, притворившись спящей, тихо ждала, пока дом погрузится в сон, пока перестанут перешептываться служанки за бумажными ширмами и скрипеть своими башмаками старый Тоси, ежедневно проверяющий, погашены ли все фонари. Наконец дом затих и погрузился в темноту.
Ы-ни бесшумно поднялась и вытянула из-под изголовья приготовленный сверток. В нем была старая темная туника и черные шелковые туфельки, абсолютно бесшумные. Ы-ни натянула тунику прямо поверх прочей одежды, зашнуровала туфельки и снова надолго замерла, сдерживая дыхание. Наконец, глянув на безлунное небо и услышав, как где-то на городской стене отбили Час Дракона – полночь, Ы-ни быстрым движением приподняла занавес своей спальни и перекатилась под ним. Огляделась. Рядом с ее спальней росли широкие низкие кусты гортензий, и увидеть ее за ними со стороны было почти невозможно. Скользнув в тень, она быстро побежала к заветному дереву, не обращая внимания на туфельки, намокшие от влажной земли.
Рядом с деревом она остановилась, перевела дух и раздраженно топнула ногой: в комнате остался приготовленный ею садовый совок. Возвращаться не стоило ни в коем случае – это было бы дурным знаком, и Ы-ни вытащила из волос толстую острую шпильку. Хвала Девятке, земля после недавних дождей была влажной и рыхлой, легко поддавалась под руками, – взрыхлив землю, девушке все же пришлось выкопать углубление руками. Ну вот, наконец!
Ы-ни положила ладанку на землю, закрыла глаза, сосредоточилась и нараспев пропела-прошептала заклинание. Один, два, три, семь, восемь… Пробормотав положенную фразу в девятый раз, Ы-ни торопливо забросала землей ямку, пару раз придавила землю ногой и крадучись заскользила обратно.
Ей удалось вернуться так же бесшумно, и в умывальнике с утра даже осталась вода, чтобы отмыть испачканные руки. Стянув туфельки и тунику, Ы-ни вытерла о нее руки и глубоко и удовлетворенно вздохнула. Год не успеет закончиться, как они встретятся. Обязательно. Иначе не может быть.
Глава 8. Счастливчик
Из дневника Юэ «Записки о буднях войны»
Двенадцатый день месяца Пиона.
«Вчера у меня опять был приступ лихорадки. Я ничего не помню о том, что было, но Су сказал, что я бредил и звал женщину по имени Ы-ни. Как стыдно быть беспомощным и выдавать свои сокровенные мысли! Лекарь господина Бастэ, милосердно присланный ко мне после жалоб господина Сишаня на мою немощь, прописал мне какое-то очень горькое лекарство. Но сегодня я чувствую себя от него намного лучше!
Разведчики донесли о перемещениях бьетов. Мы все еще не нашли их затерянную в джунглях столицу, зато сожгли десяток деревень и один укрепленный город. Истощенные воины убивают женщин и детей, столь сильна их ненависть. Это был приказ господина Сишаня – не щадить никого. Таким образом он надеется вселить ужас в сердца бьетов и повторяет, что Первая Южная война была слишком гуманна. Но я вижу, что Вторая происходит еще хуже. Ведь сказано: «Не бывало еще, чтобы длительная война была выгодна государству».
