– Скорее всего я, – пожала плечами Элира. – Они могли послать их за тобой, но никто не может передать им твое «описание». Только имя. – Она помедлила. – Кроме меня. Если они… доберутся до меня, они смогут его у меня получить.
– Каким образом?
Элира нехорошо улыбнулась.
– Тебе лучше не знать каким, – после длинной паузы она добавила: – И мне тоже.
Воцарилось долгое тревожное молчание. Обе девушки невольно придвинулись друг к другу.
– Илу!.. – В юрту влетел Баргузен, встрепанный, с незавязанными ремешками на сапогах.
– Молчи! – прошипел Илуге. – Не произноси наших имен!
– Что это было? Совсем рядом? Ты видел? В становище переполох – никто не может объяснить, что происходит?
– Потом, – раздраженно отмахнулся Илуге. Он видел, как по лицу жрицы пробегают, словно рябь по воде, какие-то странные чувства.
– Что-то еще? – осторожно спросил он.
– Я думаю… Утром мы получим ответ, – загадочно сказала она и неслышно вышла.
…Ночь они провели, поминутно просыпаясь, вскакивая и заново будя друг друга. В глазах обеих женщин читался откровенный страх, несмотря на то, что обе храбрились и не снимали рук с рукояти своих мечей. Баргузен, посерьезнев после разъяснений, которые из них вытянул, тоже изо всех сил боролся со страхом. Илуге же чувствовал себя очень странно: словно холодный воздух из щели, он чувствовал вокруг себя сгущающееся дыхание смерти. «Трещина расширяется», – сказала Элира. Орхой Великий покинул их, но Илуге чувствовал, что если не в его теле, то в его душе осталась какая-то еле заметная щель, из которой сейчас тянуло этим холодом.
Утром в становище пришел на взмыленном коне посланный Элирой бритоголовый монах – и мир Илуге перевернулся в очередной раз. Но на этот раз – до основания.
– Они посадили ее в клетку на дворцовой площади? – не в силах поверить, повторял он. – Без одежды, питья и еды? За что?
– Она нарушила обет. В школе Гарда жрицы приносят обет целомудрия, – от этих слов Элиры у него внутри все завязалось в узел.
– То есть… князю стало известно, что Ицхаль Тумгор… моя мать… про меня, – невнятно проговорил Илуге. Каково это – даже еще не обретя матери, узнать, что стал причиной ее смерти?
– Да. Монастырь сожжен. Настоятельница совершила самоубийство, чтобы не выдать нас. Она оставила мне сообщение в заранее уговоренном тайнике. Судя по всему, обо всем стало известно после боя у перевала Тэмчиут.
– Значит, эти ургаши действительно узнали меня… – прошептал Илуге.
– Может быть, она еще жива? – дрожащим голосом спросила Янира. – Может быть, ее еще можно спасти?
– С того дня прошло уже двадцать дней. – Слова Элиры падали, как камни.
– Она мертва, – безнадежно сказал Илуге. В горле застрял комок.
– Твоя мать туммо – обладающая внутренним огнем. – Жрица старалась говорить отчетливо, но Илуге видел, как побелели ее сплетенные в замок пальцы. – Она может находиться на холоде… долго. Никто не знает, насколько долго. – Она предупреждающе подняла руку, увидев вспыхнувшую в его глазах надежду.
– Тогда я должен идти за ней. – Это не было вопросом.
– Ты можешь погибнуть за то, что уже не будет иметь смысла, – проронила ургашка. Но Илуге уже понял, что она пойдет с ним.
– Я пойду с тобой! – Баргузен вскочил.
– И я тоже! – одновременно выкрикнули обе девушки. Илуге ожег обеих сердитым взглядом.
– Одному тебе не справиться. – Жрица словно что-то прокручивала в голове. – Нужны… воины… двадцать… тридцать… да, тридцати будет достаточно. И столько же запасных лошадей. Но даже с этим шанс у нас слишком маленький. Ты должен действительно подумать, стоит ли брать с собой людей на верную гибель, и самому лезть в расставленную князем ловушку. А это, несомненно, ловушка.
– Мы теряем время.
– Да пребудет с тобой Волк, хан! – Илуге не без труда выговорил это приветствие, переступая порог ханской юрты и склоняя голову перед незнакомым человеком. Воин, убивший Джэгэ, симпатии в нем не вызывал. Без сомнений, что это был честный бой, в котором Джэгэ проиграл: Марух ростом был лишь чуть ниже Илуге и, несомненно, шире в плечах. Под его одеждой угадывались литые мышцы бойца, поза была расслабленной, как у сытого хищника. Выражением глаз он чем-то неуловимо напомнил ему Тулуя.
– Что у тебя за дело, ургаш? – неприветливо спросил хан. Он, конечно, понимал, с чем пришел Илуге.
– Ты отказал в моей просьбе Чиркену, – медленно проговорил Илуге. – Теперь я пришел просить сам.
– Я отказал своему военному вождю. – Марух улыбнулся. Казалось, его все это слегка забавляет. – Почему же ты думаешь, что я изменю свое слово?
– Потому что речь идет о моей матери. – Илуге уже понял, что его ждет, и только из последних сил пытался сдержать слепую и огромную ярость, застилающую ему глаза. – Я прошу дать мне всего тридцать воинов, и только тех, кто согласится пойти со мной добровольно.
– Не повторяйся. – Марух брезгливо дернул губой. – Решение Темрика не идти в Ургах было верным, и теперь джунгарские женщины не оплакивают, как по всей степи, своих сыновей и мужей. А ведь принцы предлагали богатую добычу. Что можешь предложить им ты?
– Ничего, – честно ответил Илуге. – Мы можем только попытаться спасти одну женщину.
– Я, хан, должен думать о племени, – улыбаясь все шире, говорил Марух. – Почему мои воины должны умирать за неизвестную ургашку? Твоя просьба глупа. И отошли свою беловолосую колдунью – ее вопли распугали всех лошадей.
Илуге стиснул зубы.
– Я должен за ней поехать. В одиночку мне туда не пробраться.
– Ты забыл, что и ты не должен покидать племя без согласия главы рода… или самого хана, если у тебя его нет. А я тебя не отпускал. – Марух слегка пошевелил пальцами, словно в задумчивости. – За неисполнение воли хана полагается смерть. В конце концов, ты ведь ни разу ее не видел. Твоя ли она мать – или тебе наплели сказок, которым слишком хочется верить бывшему рабу?
– Я просил Крова и Крови и был принят. Я не раб. – Илуге надеялся, что его голос все-таки не дрожит. Его мышцы были напряжены до боли.
– Да, – хан подбадривающе развернул ладони, – ты воин. А воин обязан повиноваться своему хану. Теперь иди. Ты утомил меня. – Марух смотрел на него в упор, готовый крикнуть своих горганов в любую минуту.
Илуге встал. Вся ярость, вся боль куда-то ушли. Так с ним бывало, когда он действительно принимал решение. Единственное из возможных. Он тоже улыбнулся, наклоняя голову в почтительном поклоне.
Удивленный этой внезапной переменой, Марух заинтересованно приподнял брови.
– Я обрадован твоей… дисциплиной, ургаш. Именно так следует служить хану.
И он милостиво кивнул. В этот момент Илуге не спеша снял шапку, ухватил на затылке прядь своих волос, скрутил в узел. Недавно отросшие волосы были слишком короткими, и он срезал их широким, неровным клоком.
