* * *
Дафна оперлась локтями о крышку обеденного стола и озабоченно посмотрела на Эшера.
— Я думала, тебе нравится моя стряпня. — Говорила озадаченно и даже немного обиженно.
Эшер сидел напротив, уставившись в тарелку с рагу из мелко нарубленного мяса с пряностями, морковкой и шпинатом. Спохватившись, он попытался оправдаться:
— Прости. Что-то совсем нет аппетита.
Она потянулась к караваю, отщипнула корочку и подобрала остатки подливки со своей тарелки.
— Что-нибудь случилось?
Ему нравилось смотреть, как она ест. Такие точные, аккуратные движения. Она умела целиком сосредоточиться на процессе принятия пищи и получать от него максимум удовольствия.
— По расписанию сегодня ночью предстоит заклинание погоды.
Она недовольно вытерла пальцы салфеткой.
— Если оно тебе так не нравится, не ходи туда.
— Даф… — Он вздохнул. — Не начинай.
— Я не стану в угоду тебе делать вид, будто мне это нравится, — сухо произнесла она.
— Ты хотела, чтобы я тебе соврал?
— Я бы хотела, чтобы ты остался здесь!
— И я бы с удовольствием остался, но мы оба знаем, что это невозможно.
Она встала и принялась собирать посуду.
— Не уходи.
Проклятие. Он пришел, чтобы передохнуть, а не ругаться.
— Не могу, Дафна. Не сегодня.
Он поднялся и направился к выходу, но она опередила его. Прижалась спиной к двери и вытянула ладони вперед.
— Подожди. Подожди. — Он подошел, и ее руки легли ему на грудь. — Прости. Не уходи. Еще не время. Я не хотела обидеть. Просто мне тревожно за тебя.
Сердце Эшера под ее ладонями забилось сильнее, быстрее.
— Знаю. Если повезет, мне не придется заниматься этим долго. Теперь, когда Дурм пошел на поправку…
— Это точно? Никс считает, что он выздоровеет?
— Он… очень надеется.
Эшер видел, что в глазах Дафны шевельнулось сомнение. Видел, как она вздохнула, собираясь с силами, чтобы задать вопросы, на которые он не сможет ответить, не солгав. И он запечатал ей уста одним-единственным способом, который смог придумать в такой ситуации — поцелуем.
Ошеломленная Дафна пыталась его оттолкнуть; сквозь рубашку он чувствовал, как она уперлась ему в грудь. Она протестующе мычала, выворачивалась, но Эшер, у которого голова пошла кругом, обнял ее обеими руками и крепко прижал к себе. От нее пахло вином и пряностями. И когда Эшер уже решил, что сглупил, неправильно понял и обидел ее, Дафна вдруг сдалась — стала мягкой, податливой и ответила ему долгим страстным поцелуем.
Когда, наконец, они оторвались друг от друга, Дафна, задыхаясь, уставилась на него горящими глазами. У Эшера достало сил улыбнуться.
— Не собираешься меня ударить?
Ее мягкие губы скривились в улыбке.
— Надо бы.
— За излишние вольности? Ну, да, возможно. Тем более что я ничуть не раскаиваюсь. — Он чувствовал, что улыбка сходит с его лица. — А ты?
Она ответила поцелуем, от которого у обоих перехватило дыхание. Отпрянув, взяла в ладони его лицо и посмотрела в глаза. Взгляд ее был пронзителен.
— Я знаю, почему ты это делаешь, Эшер. Гар твой друг, и ты любишь его. Не дай любви ослепить себя, подвергнуть опасности. Не дай завлечь себя в ловушку обещанием защиты. Может, он и твой друг, но прежде всего он король и никогда не забывает об этом. И ты об этом не забывай.
Ее слова проникли глубоко и причинили боль, потому что были недалеки от истины. Чтобы спрятать смятение, он снова обнял ее и прижал к себе. Пальцы Дафны скользнули по его шее, затылку и заблудились в кудрях. Эшер судорожно вздохнул.
— Все хорошо, Даф, — прошептал он. — Я знаю, что делаю. — Он надеялся, что Дафна верит ему. И сам хотел верить своим словам. В какое-то мгновение в мозгу мелькнула безумная мысль посвятить ее в страшную тайну.
Она отстранила его, тревожно улыбаясь.
— Что? Что такое?
Нет. Невозможно. Это было бы чудовищно, эгоистично, нечестно. Рассказать ей все — значит, подвергнуть опасности. Разве можно любить и рисковать жизнью возлюбленной? Он покачал головой.
— Ничего. Мне надо идти. Отдохну немного перед заклинанием.
— Отдохни здесь.
— Даф, если я останусь, то сомневаюсь, что кто-нибудь из нас отдохнет.
Она ударила его.
— Говори за себя! Я знаю, что можно делать, а чего нельзя.
Эшер потер то место на груди, куда пришелся удар. Кулачок у Дафны, оказывается, крепкий, когда она сердится.
— Ты не поняла. Я хотел сказать, что рано или поздно ты снова заговоришь о Гаре, мы станем спорить, и я все испорчу. И он пальцем провел по ее щеке и добавил: — Испорчу это.
Она поймала его руку. Прижалась губами к пальцам.
— Не испортишь.
— Знаю, но… ухожу, — вздохнул Эшер. — Хочу зайти к Мэтту. Надо выяснить отношения. Мы стали избегать друг друга.
— Насчет Мэтта не беспокойся. — Лицо Дафны вытянулось. — Он переживет.
— Он переживет, а я нет. Я нежный цветок, милая, — пошутил он. Дафна снова стукнула его, и он засмеялся. — Ого!
Она распахнула дверь.
— Прекрасно. Тогда убирайтесь, господин Цветок. Утром увидимся.
— Ты что, даже не проводишь меня?
— Проводила бы, если бы ты этого заслуживал.
В ответ он быстро наклонился, поцеловал ее и, наслаждаясь замешательством, отразившимся на ее лице, сбежал по лестнице. Выражение ее глаз согревало его всю дорогу до дома. Он сказал ей правду. Добравшись до Башни, Эшер направился прямо на конюшенный двор, к Мэтту.
Тот все еще работал — сидел в своей каморке и чинил уздечку. От печки, стоявшей в углу, исходил жар; внутри томился горшок с каким-то варевом, а на плите сверху кипел чайник. Эшер плотно закрыл дверь и направился к кухонному шкафу. Достал кружку, заварной чайник и налил себе чаю. Мэтт, храня молчание, откусил новый кусок вощеной нитки и продел его в ушко иглы.
Эшер вздохнул. Он положил в чай ложку меда и, помешивая, произнес:
— Ты говорил, что не влюблен в нее.
— Не влюблен, — подтвердил Мэтт, помолчав.
— Почему же тогда тебя бесит, что я влюблен?
— Разве я говорил, что меня это бесит?
Потеряв терпение, Эшер бросил ложку.
— Тебе и не надо ничего говорить! У тебя это на физиономии написано. Не хочешь объяснить, что происходит?
Мэтт не поднимал глаз от уздечки, продолжая шить.
