Дафна, Дафна, что же ты наделала?
Было еще очень рано, с восхода солнца не прошло еще и получаса, и ребята только начали шевелиться в постелях. Но он сбросил одеяла почти два часа назад — вышел, чтобы проверить серого жеребенка, да и задержался в каморке, зашивая уздечку… Его беспокоила размолвка с Эшером, но он не знал, как к нему подступиться. Мэтт уже проголодался — в животе урчало, глаза ломило, и больше всего на свете ему хотелось горячего чаю, поджаренной ветчины и всего одной минуты покоя… Посидеть, отдохнуть и подумать обо всем…
Вот чего он точно не хотел, так это снова спорить с Дафной. Но разве можно смолчать теперь, когда он увидел ее с Эшером? Или сделать вид, что он ослеп? Она утратила разум. Навязчивая мысль о том, что она является наследницей Джервала, ослепила ее, позволила оправдывать любые поступки. Он обязан подчиняться ей, и с радостью это делает, но всему есть предел. Ведь существует долг перед Кругом, перед Предсказателем.
Кто-то должен спасти ее, хотя бы от нее самой.
Нет, они не держались за руки. Но пальцы их соприкасались, пока они на цыпочках пробирались к комнатке, где хранилась сбруя, и она заглядывала ему в глаза, и видно было, что сердце ее принадлежит ему. А он улыбался, и таким счастливым Мэтт никогда его не видел.
Она подождала снаружи, а он проскользнул в каморку и через секунду вышел, держа в руках седло, потник и уздечку Сигнета. Конь уже заслышал шаги хозяина и высунул голову из стойла, прядал ушами и приветственно шевелил ноздрями. Эшер оседлал жеребца, а она наблюдала, прислонившись к двери, и тихонько хихикала. Дафна? В это невозможно было поверить. Когда Эшер закончил, она отворила двери и отошла в сторонку, пропуская его и коня во двор.
— Будь осторожен, — попросила она, стараясь говорить тише. — Королевству нужен целый и невредимый Правитель олков. — Она сжала его руку. Было в этом жесте что-то собственническое. Она улыбалась, палице были написаны просьба, тревога и рвущая сердце привязанность. — И мне он нужен живым и здоровым.
Рука Эшера скользнула по ее спине, талии, опустилась даже ниже, и он привлек ее к себе с удовлетворенным мычанием.
— Не волнуйся. Мы с Сигнетом всю неделю выезжали на утренние прогулки, и ничего не случалось. Они помогают мне прийти в себя, и я не собираюсь от них отказываться. — Он пощекотал ей под подбородком. — Даже ради тебя.
Их поцелуй был долгим и страстным. Мэтт в отчаянии наблюдал за ними. Он был ошеломлен. Что творят эти безумцы? Когда, наконец, Эшер выпустил Дафну, она сделала шаг назад, причем неуверенно держалась на ногах, а лицо Эшера пылало от возбуждения.
— А теперь отойди от меня, женщина, — велел он, перебрасывая повод через голову Сигнета, — потому что сейчас я умчусь отсюда подобно ветру. Увидимся в Башне ровно в девять.
— Конечно, — ответила она. — Сегодня тебя опять ждет Тивит.
— Плевать мне на Тивита и его несчастные принципы, — бросил Эшер. Он вскочил в седло и сверху посмотрел на нее. — Я люблю тебя.
— И я тебя. Теперь езжай, если собрался. Мэтт со своими парнями спустится с минуты на минуту.
Она проводила его взглядом, потом развернулась и прошла под аркой главных ворот. Ее лицо снова стало серьезным и замкнутым. Мэтт набрал в грудь воздуха и вышел из тени.
— Дафна.
От неожиданности она остановилась и уставилась на него.
— Мэтт… Рано поднялся. И не заметишь тебя. Надо быть поосторожнее, друг мой. А то какого-нибудь беднягу хватит удар.
Подойдя вплотную, он взял ее за предплечье мозолистыми пальцами.
— Ты с ума сошла, Дафна? У тебя помутился разум? Ты его соблазняешь?
Рывком она высвободила руку и зло посмотрела на Мэтта.
— Мы с ним женаты. Когда ты так ведешь себя с мужем, это не распутство.
— Вы женаты… — как эхо повторил Мэтт. Словно не узнавая ее, он потрясенно смотрел на Дафну и не мог подобрать слов. — Дафна…
Верхняя дверь, ведущая в комнаты отдыха работников, распахнулась, и по лестнице затопали парни.
— Не здесь, — хмуро бросила она и пошла в кабинет.
Он зашагал следом и плотно прикрыл за ними дверь.
— Вы поженились. — От потрясения и отчаяния он говорил шепотом. — Вейра знает?
— Еще нет.
— Зачем, Дафна? — спросил он. — Зачем ты это сделала?
— Потому что должна была это сделать. Потому что хочу привязать его к себе душой и телом. Он что-то утаивает, Мэтт. Что-то важное. И я должна узнать, что именно.
Он рухнул в ветхое кресло и потер лицо ладонями.
— Ты сумасшедшая. Ты сказала Эшеру, что любишь его. Я слышал.
Ее щеки стали пунцовыми.
— Это был личный разговор.
— Дафна! Любовь тебя не спасет, когда он узнает, что ты использовала его! — Отчаяние и гнев захлестнули Мэтта, он вскочил и принялся расхаживать по кабинету. Снаружи было слышно, как в стойлах всхрапывают и перетаптываются лошади, требуя завтрак. Парни смеялись, шутили, гравий хрустел под их башмаками, пока они с корзинами бегали из кладовой в конюшню и обратно. — Когда вы поженились?
Она пристально смотрела на него — подбородок решительно выпячен, руки неуступчиво сложены на груди.
— Прошлой ночью.
— Кто был свидетелем? Холз?
Она заколебалась на секунду, потом ответила:
— Никто.
— Никто? — недоуменно переспросил он. — Хочешь сказать, вы просто обменялись клятвами? Без служителей Барлы? Кому в голову пришла эта безумная идея?
Щеки ее запылали еще жарче.
— Мне.
Ему хотелось вопить, топать ногами. Швырять кружки о стены, чтобы они разбивались на мелкие кусочки.
— Ну, конечно. Дафна, ты дура! Если жрец не присутствовал, то вы не женаты, а значит, это блуд, и если кто-нибудь узнает…
— Не узнает, если ты не расскажешь, — парировала она. — Переведи дух, Мэтт. Дело сделано, и ничего не исправить. Я права. Что бы он ни скрывал, прошлой ночью он почти решился поведать мне свою тайну.
— До или после того, как ты соблазнила его? — горько спросил он.
И тут же Дафна отвесила ему пощечину — такую сильную, что из глаз Мэтта посыпались искры.
— Не смей.
Щека горела, но он не замечал боли.
— Ты говорила, что я твой компас, но какой прок от компаса, если его указаниям не следуют? С тех самых пор, как он появился здесь, я твердил, что надо ему все рассказать.
— И мы расскажем!
— Но будет поздно! После этого, после того, что ты сделала, он просто плюнет на тебя и уйдет, когда узнает правду!
— Нет, не уйдет.
— Уйдет! Уйдет, и Пророчество не свершится, и все наши усилия пойдут прахом.
