— Мои поздравления, Конройд. Каким-то образом тебе удалось совратить доброго человека с пути милосердия.
Конройд улыбнулся.
— Это целиком твоя заслуга. Теперь придержи язык. Все, что нам от тебя требуется, — подпись под этими документами. После этого твое мнение никого в королевстве интересовать не будет.
— А за твоим будет весь авторитет королевской короны.
— Само собой.
Негодяй был предельно откровенен. Чувствуя, что его тошнит и завтрак просится наружу, Гар протянул руку, чтобы принять первый из свитков пергамента. Он развязал ленту и прочитал написанное.
— Это я подписать не могу, — заявил он, поднимая взгляд.
Холз с Конройдом обменялись взглядами.
— Почему же?
— Потому что это ложь. — Гар бросил пергамент. — Эшер не крал у меня магию. Не было заговора олков с целью свержения меня с трона или устранения доранцев от власти. Эшер сделал то, что сделал, потому что я просил его об этом, а не по какой-то другой причине! Вам мало того, чтобы я дал свое согласие на его казнь? Вы хотите убить память о нем, обо всем том добром, что он сделал?
— Если ты этого не подпишешь, то остается вероятность, что какой-нибудь глупец из олков усомнится в справедливости приговора, — произнес Конройд. — Это чудовище, созданное тобой, пользуется популярностью. Чтобы его уничтожить, надо обрисовать негодяя еще более гнусным, чем он есть, и тогда его будут вспоминать не с любовью, а с проклятиями. Его падение должно стать притчей во языцех до скончания веков, предупреждением любому олку, который посмеет нарушить покой в королевстве.
Спорить с Конройдом Джарралтом все равно что биться в стену головой. Гар посмотрел на Холза.
— Ты разве не видишь, что это ложь? Как ты можешь его поддерживать? И просить меня подписать это? Я думал, ты любишь меня!
— Я любил мальчика, который чтил свою семью, — сухо возразил Холз. — Я любил человека, который любил наше королевство, который понес утрату и проводил дни на службе стране. Я не знаю человека, которого вижу здесь перед собой сегодня. Как же я могу любить того, кого не знаю?
Гар почувствовал, что ноги его не держат, и снова сел в кресло. Внезапно ему стало трудно дышать.
— Я не могу поставить здесь свою подпись.
— Ты должен, — сказал Холз. — Эшер — это язва, способная погубить королевство. Его надо вырезать из сердца страны, пока ядовитое влияние не распространилось повсюду. Если ты этого не понимаешь, то у тебя столь же мало надежды уцелеть, как и у него.
Гар не думал, что Холз способен говорить так жестоко.
— Но он невиновен. Ни в чем не виноват.
— Он виновен, — возразил Конройд. — Он нарушил закон по твоему собственному указанию.
Снова посмотрев на Холза, Гар спросил:
— Знаешь, чем мне угрожал Конройд, если я не соглашусь на этот подлог? Знаешь, что поклялся сделать, если я откажусь стать соучастником убийства Эшера?
Холз покачал головой.
— Казнь на основании закона не является убийством.
— Он сказал, что оклевещет и опозорит память моей семьи!
— Ты уже это сделал.
— Он угрожал убить тысячи невинных олков.
— Если откроется, что есть другие олки, другие предатели, претендующие на силу, которой лишила их Барла, тогда, конечно, они умрут.
Конройд улыбнулся.
— Соглашайся, мальчик. Твое правление закончено. Ты отказался от власти, когда доверился Эшеру из Рестхарвена. Подпиши его приговор, свое отречение от престола, пади на колени и восславь Барлу за то, что, несмотря на твои усилия, она не позволила этому государству погибнуть.
Гар взглянул на второй свиток пергамента, и ему нестерпимо захотелось ответить отказом. Плюнуть в красивое ненавистное лицо Конройда и вверить себя и Эшера милости Барлы. Довериться любви народа, доранцев и олков. Поверить в их способность простить его слабость, несостоятельность как мага и нерешительность как короля.
Каким-то образом Конройд прочитал его мысли.
— Они могут — могут — простить тебя, парень, но они никогда не простят Эшера. Он уже мертв. Он умер в тот момент, когда ты убедил его нарушить Первый Закон Барлы. И если ты честен, если хотя бы способен на честность, то признаешь, что я говорю правду.
Он почувствовал, как внутри что-то ломается, словно кости стали стеклянными, а слова Конройда дробят их на мелкие кусочки. Он кивнул.
— Да. Я знаю.
В ящике стола находились ручка и чернила. Гар достал их и подписал документы. Писал аккуратно, твердой рукой, перечисляя все имена и титулы. Гap Энтин Бартоломью Дэннисон Торвиг, отпрыск Дома Торвигов, защитник Дома Торвигов, Заклинатель Погоды Лура.
Предатель… изменник… клятвопреступник.
— Не забудь об именной печати, — напомнил Конройд. — Как говорится, завершающий штрих.
Палочка воска для печатей лежала в другом ящике. Конройд размягчил ее для Гара едва заметной улыбкой. Прижав кольцо с печатью к кроваво-красным лужицам, он завершил акт предательства. Гар наблюдал за своими руками, словно они принадлежали другому человеку.
Конройд подхватил подписанные документы и быстро свернул их.
— Что касается остального…
— Остального? — глухо спросил Гар. — Чего остального?
— Моей коронации. Я созвал чрезвычайное заседание Общего Совета, на котором ты объявишь о своем отречении и удалении от мирской жизни. Меня ты назовешь своим законным преемником, новым королем Лура и Заклинателем Погоды. Затем ты вернешься в Башню и шагу оттуда не сделаешь без моего позволения.
Уж не сон ли это?
— Сегодня? Ты хочешь, чтобы я отрекся сегодня?
Конройд уже натягивал шитые золотом перчатки.
— Зачем откладывать неизбежное? Без магии ты не можешь быть королем. А Луру требуется Заклинатель Погоды. Только Барле известно, какой вред причинен чудовищем, которое ты допустил до Стены.
— Эшер не причинил вреда.
Конройд недобро усмехнулся.
— Откуда тебе знать? Ты калека, не обладающий магией.
Гар вздрогнул. Почувствовал ненависть и презрение к себе.
Отец никогда бы так не унижался… Он должен продолжать борьбу…
Заставив себя встать, Гар произнес:
— Да будет тебе известно, что возможно существование средства, которое излечит меня, Конройд. Я требую консультации с королевским лекарем Никсом. Я требую…
— Ничего, — возразил Конройд. — Ни сейчас, ни потом. Кроме того, такого средства нет. Теперь, что касается отчуждения твоего имущества.
— Отчуждения? Что ты имеешь…
