— Ну так ведь хоть и рано, но все же утром, — заулыбался Макдени. — Сейчас-то, получается, свободен.
Рустам замялся. Граф не приказывал ему немедленно возвращаться в замок. Хотя выспаться и не помешало бы. С лица Макдени сползла улыбка, глаза стали серьезными.
— Ребят помянем, — сказал он негромко, — тех, кто не дожил. Чтоб небеса не судили их слишком строго.
Это решило дело. Рустам махнул рукой и позволил Макдени увлечь себя в ярко освещенную гостиницу. За небольшим круглым столиком Макдени познакомил его с двумя своими унтер-офицерами. Лестная, витиеватая характеристика, данная ему Макдени, вынудила Рустама смущенно покраснеть. Принесли еще вина и закуски. Не успевший поужинать Рустам больше налегал на еду, к вину прикладываясь только для видимости. Он еще помнил серые, тоскливые месяцы сплошного запоя, начавшиеся еще в этом мире и продолжившиеся в своем. Помнил, с каким трудом родня помогла ему собраться и бросить это гиблое дело. С тех пор у него как-то само собой возникло стойкое отвращение к алкоголю, без всякого кодирования и прочих глупостей.
Но когда Макдени встал и глухо провозгласил:
— Давайте выпьем за честных солдат, до конца выполнивших свой долг и не доживших до сегодняшнего дня. За тех, кто не струсил и не предал. За наших погибших товарищей, господа, — Рустам вместе со всеми встал и осушил свой кубок до дна.
Вино ударило ему в голову, он неожиданно захмелел. «Наверное, от усталости», — пронеслась в голове вязкая, хмельная мысль. От следующего кубка он отказался, но потом снова выпил, и снова. В глазах все плыло. Происходящее смутно отпечатывалось в памяти. Кажется, они пели, кажется, о чем-то спорили. Затем ушли из респектабельной гостиницы и нашли заведение попроще и повеселее. Откуда-то появились женщины, офицеры еще больше оживились. Одна из них увлекла Рустама в маленькую комнату с большой кроватью. Она была еще молодой и показалась Рустаму очень красивой. Но ему претили подобные интрижки. Он не был девственником и был свободен, но вот так — по пьяной лавочке и, возможно, даже за деньги — нет, это не для него. Кажется, она обиделась, а может быть, ему просто показалось. В любом случае, он спустился обратно вниз. За уставленным бутылками столом его перехватил Макдени, и они продолжили пьянку. Унтеры куда-то испарились, наверное, в те самые маленькие комнатки с большими кроватями, и они остались одни. Уже не разбирая, что именно они пьют, и безбожно мешая вино с пивом, офицеры повели задушевную беседу. Макдени о чем-то настойчиво расспрашивал, Рустам сначала отмалчивался и отшучивался, а потом его понесло. И он говорил и говорил почти без остановки, до тех пор пока силы окончательно не оставили его и он не уснул прямо за столом.
Капитан Макдеии со все еще зеленым лицом и покрасневшими глазами, но абсолютно при этом трезвый, стоял навытяжку. Сделавший свое дело целитель поклонился графу Честеру и вышел из кабинета, оставив их наедине.
— Докладывай, — сухо приказал граф.
— Ваше сиятельство, по вашему приказанию была проведена проверка Рустама Алматинского. Поначалу возникли сложности, объект не хотел пить, пришлось подмешать в кубок снадобье. Дальше пошло легче, нам удалось довести объект до нужной кондиции. Но потом снова возникли сложности, агенту Луизе не удалось соблазнить его. Пришлось задействовать план Б — задушевная беседа, объект разговорился, но… не ответил ни на один вопрос. Не удалось выведать не только про схему коридоров, но даже про свою нынешнюю службу объект не сказал ни слова правды. Упрямо твердил, что он сапер, и врал напропалую. Тогда в соответствии с полученными инструкциями я подсыпал объекту «зелье правды».
— И что? — заинтересованно спросил граф.
— Объект перестал лгать, ваше сиятельство. Но вместо этого понес всякую чушь. Стал рассказывать про какой-то «чемпионат Европы» и про непонятных «испанцев», которых нужно «похоронить, закопать и закидать шапками» и которые тем не менее «выиграли вполне заслуженно». А потом долго распространялся, что «Астана хоть и столица, но Алматы все-таки лучше, и пусть не кичатся своим океанариумом, таких гор у них все равно нет». Ничего внятного в результате он так и не сказал. Ни слова про отряд, сэра Корвина и схему коридоров. Все непонятные выражения мы записали, ваше сиятельство. Но… — Макдени с сомнением покачал головой, так и не закончив фразу.
Граф понимающе кивнул:
— Хорошо. Можешь идти, капитан. Не забудь отметиться в канцелярии.
— Слушаюсь, ваше сиятельство. — Капитан Макдени, бывший по совместительству агентом графа Честера, отдал честь и вышел из кабинета.
Граф позвонил в колокольчик. Через другую дверь в кабинет вошел секретарь. Граф, не глядя в его сторону, отрывисто бросил:
— Письмо сэру Корвину.
Секретарь подошел к высокому столу, предназначенному для писания стоя, и взял в руки перо. Граф устало прикрыл веки и стал диктовать:
— Даю разрешение на посвящение Рустама Алматинского в рыцари ордена найманов. Сей рыцарь прошел проверку нашего ведомства и признан годным для дальнейшей службы. Тем не менее по прибытии в расположение отряда рекомендую наказать Рустама Алматинского за опоздание, неумеренное потребление спиртного и непотребное поведение.
— Это все, ваше сиятельство?
— Да.
Секретарь с поклоном положил письмо на стол, граф пробежался по нему взглядом и размашисто расписался.
— Запечатайте в конверт и вложите в пакет, предназначенный для сэра Корвина. Чем сейчас занимается Рустам Алматинский?
— Спит, ваше сиятельство.
— Через два часа разбудите, вручите пакет и отправьте в расположение отряда.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
Гиотурен обвел взглядом сырые замшелые стены глухого каменного подвала и многозначительно поднял брови:
— Глубоко вас загнали. Можно сказать, затравили как крыс.
Сидевший за столом тучный мужчина, одетый довольно прилично, но несколько небрежно, сверкнул глубоко посаженными глазами:
— Не хами! Тебя уважаемые люди рекомендовали, но сам ты для нас никто.
Гиотурен жестко усмехнулся:
— Говорить правду — это не хамство, а свойство делового человека, привыкшего беречь время. Будем рассыпаться в любезностях или говорить прямо?
Толстяк зло рассмеялся:
— Ты сказал, человека? А может, все-таки эльфа?
Гиотурен недрогнувшей рукой придвинул себе стул и сел напротив.
— Я человек.
— А кто за спиной? — прищурился толстяк.
— Неважно, — холодно отрезал Гиотурен. — Деньги плачу я, все остальное неважно.
— Ошиба-а-аешься, — протянул толстяк, — деньги — это хорошо-о, но есть вещи и поважнее.
Гиотурен насмешливо приподнял бровь:
— Патриотизм?
— Осторожность. — Толстяк откинулся на спинку стула, так чтобы свет лампы не падал ему на лицо.
