Покинув остальных, Турин неслышно вошел в покой, приблизился к Миму и заговорил с ним:
— В чем беда, хозяин? — спросил он. — Я владею искусством целительства. Не могу ли я помочь тебе?
Мим обернулся; в глазах его пылал алый отсвет.
— Не можешь; разве что в твоей власти повернуть время вспять и поотрубать жестокие руки твоим людям, — отвечал он. — Это сын мой. В грудь ему попала стрела. Он никогда уже не заговорит. Он умер на закате. Вы же связали меня и не пустили к нему, и не смог я исцелить его.
Долго подавляемая жалость вновь захлестнула сердце Турина — словно родник забил из камня.
— Увы! — промолвил он. — Я бы отозвал эту стрелу, кабы мог. Теперь дому сему и впрямь зваться Домом Выкупа, Бар-эн-Данвед. Ибо поселимся мы здесь или нет, я почитаю себя твоим должником; и если когда-нибудь обрету богатство, заплачу я тебе данвед полновесным золотом за смерть сына, в знак моей скорби, пусть золото и не порадует более твоего сердца.
Тогда поднялся Мим и долго глядел на Турина.
— Я выслушал тебя, — сказал он. — Ты говоришь как гномий владыка древних времен: дивлюсь я тому. Теперь поостыло мое сердце, хотя и нет в нем радости. Свой собственный выкуп выплачу я: вы вольны жить здесь, коли хотите. Но вот что прибавлю я: тот, кто выпустил стрелу, пусть сломает лук свой и стрелы и положит обломки к ногам моего сына, и впредь да не возьмет он в руки стрелы и да не согнет лука. Если же нарушит он запрет, то от лука и стрелы и погибнет. Такое проклятие налагаю я на него.
Устрашился Андрог, услышав о проклятии, и сломал лук свой и стрелы, и сложил их к ногам убитого гнома, пусть и с превеликой неохотой. Но, выходя из покоя, злобно оглянулся он на Мима и пробормотал себе под нос:
— Говорят, проклятие гномов не теряет силы; ну так и проклятие человека порою сбывается. Да сдохнет он со стрелой в глотке!
Той ночью расположились они в зале и забылись беспокойным сном под причитания Мима и Ибуна, второго его сына. Никто не понял, когда именно стихли стоны; но когда пробудились наконец изгои, гномы куда-то исчезли и вход во внутренний покой был завален камнем. День опять выдался погожим; под лучами утреннего солнца изгои вымылись в озерце и сготовили скудный завтрак; а пока утоляли они голод, перед ними предстал Мим.
Гном поклонился Турину.
— Он ушел; все сделано как надо, — промолвил он. — Он лежит рядом со своими праотцами. Время вернуться к жизни, как бы ни был короток отпущенный нам срок. По сердцу ли вам дом Мима? Уплачен ли выкуп и принят ли?
— Уплачен и принят, — отвечал Турин.
— Тогда все здесь ваше, обустраивайтесь как хотите, с одной лишь оговоркой: покои, ныне закрытые, никому не должно открывать, кроме меня.
— Мы слышим тебя, — отозвался Турин. — Что до нашей жизни здесь; убежище кажется безопасным, однако ж нужна нам пища и многое иное. Как нам отсюда выйти; более того, как нам сюда вернуться?
К вящей тревоге разбойников, Мим расхохотался гортанным смехом.
— Уж не боитесь ли вы, что последовали за пауком в самое сердце его паутины? — спросил он. — Нет, Мим людей не ест. Да и не совладать пауку с тридцатью осами разом. Видите, вы во всеоружии, а я стою тут с пустыми руками. Нет, нам придется все делить поровну, вам и мне: кров, и снедь, и костер, а может, и иную какую добычу. Дом, сдается мне, вы станете стеречь и держать в секрете ради своего собственного блага, даже когда узнаете входы и выходы. Со временем вы их заучите. А до тех пор, ежели соберетесь выйти, так Мим либо Ибун, сын его, будет вам провожатым; кто-то из нас отправится с вами и с вами же и вернется — либо дождется вас в каком-либо хорошо знакомом вам месте, что сумеете вы отыскать без нашей помощи. С каждым разом все ближе и ближе к дому будет такое место, сдается мне.
Согласился Турин с гномом и поблагодарил его; и порадовались изгои в большинстве своем, ибо в утреннем свете, в разгар лета, жилище это радовало глаз. Недоволен был один лишь Андрог.
— Чем скорее овладеем мы входами да выходами и станем сами себе хозяева, тем оно лучше, — проворчал он. — Не бывало того прежде, чтобы, отправляясь на вылазку, таскали мы за собою пленника, тем паче затаившего обиду.
Весь день изгои отдыхали, начищали оружие и чинили снаряжение; запаса снеди у них оставалось на день или два, а Мим принес им еще. Три вместительных котла для стряпни ссудил он гостям, снабдил их дровами; приволок и мешок.
— Мелочь, безделица, — хмыкнул он. — Не стоит и красть. Дикие коренья, и только-то.
Будучи вымыты, коренья оказались под кожицей белы и мясисты, а в сваренном виде весьма вкусны, вроде хлеба; порадовались им изгои, ибо хлеба давно не видали, вот разве что изредка удавалось ограбить какой-нибудь дом.
— Дикие эльфы таких не знают; Серые эльфы не нашли их, а гордецы из-за Моря слишком надменны, чтобы рыться в земле, — промолвил Мим.
— Как они называются? — спросил Турин. Мим глянул на него исподлобья.
— Нет у них названия, кроме как на языке гномов, а ему мы не учим, — промолвил он. — Не учим мы людей и отыскивать эти коренья. Жадны люди и не бережливы, дай им волю, так все растения изведут под корень, ни одного не оставят; ныне же, блуждая в глуши, проходят они мимо. Более ничего вы от меня не узнаете; но оделю я вас в избытке, пока разговариваете вы учтиво, не подсматриваете за мною и не воруете. — И вновь рассмеялся гном гортанным смехом. — То великое сокровище! Дороже золота эти коренья в голодную зиму, их можно запасать впрок, как белка — орехи; ибо они уже начали созревать, и мы ныне пополняем кладовые. Но глупцы вы, ежели полагаете, что не расстался бы я с невеликой ношей даже ради спасения жизни.
— Я слышу тебя, — проговорил Улрад, который заглянул в мешок, когда захватили Мима. — И все ж не пожелал ты с нею расстаться; тем больше дивлюсь я тому после твоих слов.
Мим обернулся и мрачно воззрился на него.
— Такого дурня, как ты, весной не оплачут, коли и не переживешь ты зимы, — промолвил он. — Я дал слово и непременно вернулся бы, добровольно либо против воли, с мешком или без, и пусть бесчестное ворье думает что хочет! Однако не по душе мне, когда злые люди отбирают у меня добро мое силой, будь то хоть ремешок от башмака. Думаешь, не помню я, что и твои руки в числе прочих связали и скрутили меня, так что не мог я уйти и перемолвиться словом с моим умирающим сыном? Когда стану оделять я вас земляным хлебом из своих запасов, тебя обойду я, а ежели и вкусишь ты его, так милостью своих сотоварищей, но не моей.
И ушел Мим; Улрад же, оробевший пред его гневом, бросил ему вслед:
— Красно говорит! Однако ж старый плут хранил в мешке и кое-что другое, сходного вида, да только потверже и потяжелее. В глуши, верно, и помимо земляного хлеба встречается такое, чего эльфы не нашли и о чем людям знать не положено!
