— Никто и не утверждает, что вы не дали аванса, — замечает Георг. — Мы только говорим, что никаких письменных документов нет ни на заказ, ни на аванс.
Ральф облегченно вздыхает:
— Ну вот!
— Впрочем, — заявляет Георг, — мы готовы взять мавзолей обратно, если он вам не нужен.
— Ну вот, — повторяет Ральф. Фрау Нибур радостно кивает. Я с изумлением смотрю на Георга. Ведь мавзолей окажется вторым сторожем нашего склада, братом обелиска.
— А как же аванс? — спрашивает Ральф.
— Аванс, конечно, пропадет, — говорю я. — Так всегда делается.
— Что? — Ральф одергивает жилет и выпрямляется. Я замечаю, что и брюки ему слишком узки и коротки. — Вы что, смеетесь? — восклицает он. — Так у нас не делается!
— У нас тоже так не делается. Обычно наши клиенты берут то, что заказывают.
— Да мы же ничего не заказывали, — вмешивается Эмилия в новом порыве отваги. Вишни на ее шляпе подскакивают. — Кроме того, вы заломили слишком высокую цену.
— Спокойно, Эмилия, — рычит Ральф. Она съеживается, испуганная и восхищенная столь пылкой мужественностью. — Не забудьте, что существует суд, — угрожающе добавляет Ральф.
— Надеемся.
— Вы, вероятно, сохраните булочную и после замужества? — спрашивает Георг Эмилию.
Эмилия так напугана, что без слов смотрит на своего жениха.
— Ясно, — отвечает Ральф. — Конечно, наряду с нашей промышленной конторой. А что?
— Булочки и пирожные были там особенно вкусны.
— Спасибо, — жеманно благодарит Эмилия. — Так как же насчет аванса?
— Я хочу предложить вам вот что, — говорит Георг и вдруг пускает в ход всю свою обаятельность. — Доставляйте нам в течение месяца каждое утро двенадцать булочек и каждый вечер шесть кусков фруктового торта, тогда мы в конце месяца вернем вам аванс, а мавзолей можете не брать.
— Ладно, — тут же соглашается фрау Нибур.
— Спокойствие, Эмилия. — Ральф тычет ее в бок. — Конечно, у вас губа не дура! — язвительно отвечает он Георгу. — Вернете через месяц! А что тогда будут стоить эти деньги?
— Ну так берите памятник, — отвечаю я. — Мы не возражаем.
Борьба продолжается еще с четверть часа. Потом мы договариваемся. Мы возвращаем немедленно половину аванса, остальные — через две недели. Поставки натурой будут выполняться. Ральф против нас бессилен. Инфляция вдруг оказывается нам на руку. Для суда цифры остаются цифрами, они не меняются, невзирая на то, что стоит за ними. Если бы Ральф потребовал возвращения аванса через суд, Эмилия получила бы свои деньги, может быть, не раньше, как год спустя, притом ту же сумму, к тому времени совершенно обесцененную. Теперь я понимаю Георга: мы выпутаемся из этой истории очень удачно. Самый аванс в тот день, когда мы его получили, уже стоил только часть своего номинала.
— Но что мы будем делать с мавзолеем? — спрашиваю я, после того как жених с невестой удалились. — Используем как личную часовню?
— Мы слегка изменим крышу. Курт Бах может посадить на нее скорбящего льва или марширующего солдата, в крайнем случае — даже ангела или плачущую Германию, два окна вынем и вставим вместо них мраморные плиты, на которых можно высечь имена, и таким образом мавзолей станет…
Он смолкает.
— …скромным памятником павшим воинам, — уточняю я.
— Курт Бах не умеет делать ни стоячих ангелов, ни солдат, ни фигуры Германии. Самое большее — их барельеф. Придется нам ограничиться нашими старыми львами. Но для них крыша слишком узка. Лучше орел.
— Зачем? Лев может свесить одну лапу на постамент. Тогда он поместится.
— А как насчет бронзового льва? Фабрика металлических изделий выпускает бронзовых животных любого размера.
— Пушка… — задумчиво бормочет Георг. — Разбитая пушка — это было бы нечто новое.
— Годится только для деревни, где все павшие были артиллеристами.
— Слушай, — обращается ко мне Георг. — Отдайся игре воображения. Сделай несколько рисунков, по возможности больших и в красках. Тогда посмотрим.
— А что, если бы нам ввести в композицию и обелиск? Мы одним выстрелом убили бы двух зайцев.
Георг смеется.
— Если это тебе удастся, я закажу для тебя в виде премии целый ящик Рейнгартсхаузена 1921 года. Не вино, а мечта.
— Лучше бы ты выдавал его по бутылке авансом. Тогда скорей придет и вдохновение.
— Хорошо, начнем с одной. Пошли к Эдуарду.
x x x
Увидев нас, Эдуард, как обычно, мрачнеет.
— Радуйтесь, господин Кноблох, — говорит Георг и вытаскивает из кармана толстую пачку банкнотов. — Сегодня вас приветствуют наличные.
Лицо Эдуарда светлеет.
— В самом деле? Что ж, когда-нибудь они должны появиться. Желаете столик у окна?
В погребке опять сидит Герда.
— Ты тут что — постоянный гость? — кисло осведомляюсь я.
Она непринужденно смеется:
— Я тут по делу.
— По делу?
— Ну да, по делу, господин следователь, — повторяет Герда.
— Разрешите на этот раз пригласить вас пообедать с нами? — говорит Георг и толкает меня локтем, чтобы я не вел себя, как упрямый мул.
Герда смотрит на нас.
— Второй раз мне, наверное, уж не удастся вас пригласить, как вы думаете?
— Определенно нет, — отвечаю я, но не могу удержаться и добавляю: — Эдуард скорее откажется от помолвки.
Она смеется и не отвечает. На ней очень хорошенькое платьице из коричневого натурального шелка. Каким же я был ослом! — думаю я. — Ведь передо мной в образе Герды сидит сама жизнь, а я, в своей туманной мании величия, не догадался об этом!
Появляется Эдуард и снова мрачнеет, увидев нас в обществе Герды. Он явно что-то подсчитывает и решает. Он думает, что мы наврали и опять намерены поживиться за его счет.
— Мы пригласили фрейлейн Шнейдер пообедать с нами, — заявляет Георг. — Мы празднуем конфирмацию Людвига. Он постепенно созревает и становится мужчиной. Уже не считает, что мир существует только ради него.
Георг пользуется большим авторитетом, чем я. Лицо Эдуарда снова проясняется.
— Есть восхитительные цыплята! — он вытягивает губы, словно намереваясь свистнуть.
— Пришли нам спокойно обычный обед, — говорю я. — У тебя всегда все исключительное. И бутылку Рейнгартсхаузена 1921 года!
Герда поднимает глаза.
— Вино за обедом? Да вы что — в лотерею выиграли? Тогда почему вы больше не приходите в «Красную мельницу»?
— Нам достался очень маленький выигрыш, — отвечаю я. — Разве ты все еще там выступаешь?
