– Оставь его в покое, – послышался голос верзилы. – Главное, что для жертвоприношения мы нашли всех, кого нужно.
Разговор продолжался. Они по-прежнему говорили негромко, но Фиггис мог разобрать каждое слово: слух у него был отменный.
– А как девчонка?
Верзила. Похоже, он у них за главного.
– А что с ней станется. – Незнакомый голос.
– Я спрашиваю: она ничего не заподозрила?
– Кто ее знает. Может, Ори скажет. Он ее сюда приволок, и ее братца тоже.
– Ори…
– Ась?
Звук шагов. Наверно, это Ори пришел.
– Девчонка что-нибудь знает?
Фиггис услышал, как Ори почесывается, прежде чем ответить.
– Не… не думаю. Я ее вчера видел. Вела себя, как обычно. А может быть, и догадалась. Она ведь не дурочка какая-то. Все, кто тут живет, знают, что сейчас за время.
Похоже, главарь пропустил слова Ори мимо ушей.
– А что ее родители?
– Это не ее родители, Скэргил.
– Да плевать я хотел. С этим карликом у нас подбирается отличная компания. Мы тут такое устроим! Клянусь, лучше этот обряд не проводили с тех пор, как я пешком под стол ходил. Впрочем, великана я уже запомнил.
– Говорят, он долго умирал.
Снова знакомый голос. Этот человек предлагал Скэргилу проверить, понимает ли их пленник местное наречие.
– О да Трак, долго. В то равноденствие мы насладились от души. И неплохо полакомились.
Скэргил, Трак, Ори… И еще двое. Впрочем, это уже неважно, подумал Фиггис. Куда важнее то, что он только что узнал. Выходит, он сам и какая-то девушка будут принесены в жертву на празднике весеннего равноденствия. Сколько дней осталось до равноденствия? Фиггис попытался ответить на этот вопрос, хотя его затуманенная, гудящая голова по-прежнему болела. Пожалуй, два дня.
Два дня на то, чтобы сбежать… или Орлак победит.
Гидеон шел уже несколько дней. Следуя совету Соррели, он старался сторониться людей и беречь деньги. Попав в какую-нибудь деревню, он тратил лишь несколько монет на хлеб и фрукты. Жажда его не мучила: слева от дороги бежала прозрачная быстрая речка.
При таком скудном питании деньги уходили медленно. Однажды Гидеону пришло в голову притвориться глухонемым – весьма удачная мысль. Кажется, когда-то он уже прибегал к этой уловке. В детстве… Но больше Гидеон ничего не мог вспомнить. С каждым днем воспоминания тускнели, и это его пугало.
Глухонемых обычно считают глуповатыми, и мальчик успешно этим пользовался. Он указывал пальцем на буханку или приглянувшийся ему плод, а потом протягивал лавочнику монетки, чтобы тот выбрал нужную. Поначалу он не представлял, что сколько стоит в этом мире, но вскоре разобрался. Правда, однажды от этого маскарада придется отказаться. На хлеб и фрукты денег хватит, но если он мечтает поспать в постели – роскошь, о которой Гидеон мечтал не раз, ночуя под открытым небом, – придется поломать голову над тем, как на это заработать. Возможно, придется узнавать, где находится Эксен. Прислушиваясь к разговорам местных жителей, Гидеон понял, что выбрал правильную дорогу… а может быть, придется взять немного южнее.
В ближайшей деревне у него непременно прорежется голос, поклялся себе мальчик. Он найдет себе какую-нибудь работу на день и постель на ночь. Все больше людей попадалось навстречу, все больше обгоняло его. В обрывках фраз, которые достигали ушей Гидеона, то и дело звучало слово «Дунтарин». Люди говорили о празднествах, которые начнутся там через несколько дней. Любопытно будет на это посмотреть, тем более что его путь все равно лежит через эту деревню.
Вопреки усилиям, Гидеон не мог установить связь разумов с Лаурин. Он был зол и огорчен: сестре ничего не стоит завязать с ним разговор, а он сам как будто вовсе не способен творить волшебство! Правда, Соррель успокаивала его. Всему свое время, говорила она.
Похоже, в своих странствиях они с Лаурин не испытывали тех тягот, что испытывал он. Например, ночевали на постоялых дворах. Лаурин восторженно рассказывала, как они целый день собирали ягоды можжевельника и снежноягодника. Места, по которым они проходили, славились своими вареньями, которые покупали даже для королевского двора.
«У меня руки все пунцовые, Гидеон. Ты бы только видел!»
«Надеюсь скоро увидеть, Лаурин».
Ему нравилось слышать эту радость в голосе сестры. А какой она была мрачной и угрюмой, когда они познакомились!
«Соррель хочет знать, где ты сейчас находишься».
«Недавно вышел из Чирли и направляюсь в деревню, которая, насколько я понял, называется Дунтарин. Эта дорога приведет меня на юг – там я и должен оказаться… если я все правильно понял».
Лаурин смолкла.
«Гидеон… – судя по голосу, ей уже было не до веселья. – Соррель говорит, что Дунтарин – странное место. Когда ты там окажешься?»
«Надеюсь, сегодня вечером. А что?»
Снова молчание.
«Соррель говорит, чтобы ты спал в поле, подальше от деревни. Если можешь обойти ее стороной, обойди. Если не можешь, быстро проходи через нее и не задерживайся».
«А в чем дело?»
Лаурин ответила не сразу. Гидеон догадался, что она пересказывает его слова Соррели, а та отвечает.
«Соррель опять говорит загадками. По ее словам, странникам не стоит появляться в Дунтарине во время весеннего равноденствия. Ничего объяснять она не хочет, но настаивает, чтобы ты даже не пытался искать там работу. И вообще не задерживайся в этой деревне, направляйся дальше, к Мексфорду. Постарайся как можно быстрее добраться до Фрэгглшема. Там хороший постоялый двор, и работу найти легко. От Фрэгглшема до Эксена можно добраться за день. Мы почти на месте Гидеон. Делай все так, как мы с самого начала задумали». «Ладно. Только что она так боится из-за этого Дунтарина? Я слышал, там намечаются празднества».
«Соррель знает больше нас. Мы должны ее слушаться».
«Ты права. Значит, еще одна ночь на холодной земле под открытым небом».
«Мне очень жаль, Гидеон, но…»
«Это была твоя затея!»
Они произнесли это – вернее, подумали, – одновременно и рассмеялись.
«Значит, поговорим завтра».
«Сладких снов, Гидеон».
После разговора у него на душе потеплело. Даже приказ провести еще одну ночь, свернувшись калачиком под кустом, не вызывал злости. Весь день шагая по пыльной дороге, к сумеркам Гидеон достиг окрестностей Дунтарина.
Стемнело, и дорога, заросшая по обеим сторонам густыми деревьями, внезапно показалась опасной. Вдалеке послышался волчий вой, и по спине у Гидеона пробежал озноб. Тени стали длиннее и гуще, в этом было что-то зловещее. К тому времени, как солнце село, Гидеон вздрагивал от каждого шороха и чувствовал себя бесконечно одиноким. Больше всего на свете ему хотелось установить связь разумов с Лаурин и услышать ее голос.
