Лизетта проводила его до двери, а потом засновала по квартире, торопливо принимая душ, причесываясь, одеваясь — и втихомолку все сильнее радуясь перспективе работать с людьми, которые и в самом деле как-то способны повлиять на ход войны. А вдруг ей и самой в один прекрасный день доведется передавать тайное послание от какого-нибудь шпиона, бесстрашно добывающего сведения во Франции? Может, потому к ней и обратились — чтобы она переводила донесения от французов, что работают под прикрытием?
На следующий день, в три часа, прекрасно зная, что еще слишком рано выходить из дома, но не в силах усидеть на месте, Лизетта медленным шагом направилась к Нортумберленд-авеню. Сегодня на ней была кремовая блузка и шоколадно-коричневый кардиган, обошедшийся ей в целых десять талонов на одежду. Она тщательно умылась, однако краситься не стала, лишь в последний момент, передумав, легонько провела по губам нежно-розовой помадой — отец подарил ее незадолго до смерти. Посмотрев на свое отражение, девушка подумала, что он словно послал ей воздушный поцелуй на прощание.
В отеле она появилась в три сорок. В вестибюле ее уже ждала какая-то женщина.
— Мисс Форестер?
— Да.
Лизетта невольно залюбовалась строгими, точеными чертами лица незнакомки и ее густыми черными волосами. С такой внешностью она легко сошла бы за француженку.
— Вы рано. Мы это любим. Я Вера Аткинс. Идите за мной, пожалуйста.
Они пожали друг другу руки, и Вера направилась в глубь отеля, на ходу что-то пробормотав дежурной за стойкой.
— Сюда. — Она повела свою спутницу на два этажа вверх, затем по хитросплетению гостиничных коридоров и, легонько постучав в какую-то дверь, пропустила девушку внутрь. — Садитесь. Капитан Джепсон сейчас будет.
Комната напоминала не столько гостиничный номер, сколько кабинет. Дверь в другом конце помещения отворилась, и в нее вошел худощавый мужчина лет сорока с небольшим. Овальное лицо, проницательные глаза, длинный нос, легкая насмешливая улыбка, словно застывшая на губах.
— Капитан Селвин Джепсон, — представила мисс Аткинс.
Лизетта пожала вошедшему руку. Хорошо, что в отличие от многих мужчин в форме за ним не водилось обыкновения сдавливать руку собеседника со всей силы.
— Добрый вечер, мисс Форестье.
— Форестер, — поправила она.
— Ах да, Коллинз так и говорил. Спасибо, что согласились с нами встретиться. — Без предупреждения Джепсон перешел на французский: — Вы живете совсем одна?
— Да, — ответила девушка по-французски.
— А почему?
— А почему бы нет?
Джепсон коротко улыбнулся.
— Никаких друзей?
— Полным-полно.
— В самом деле?
Лизетта попыталась выдержать устремленный на нее пытливый взгляд.
— Я предпочитаю узкий круг друзей.
— Почему?
— Я живу в Британии с тридцать восьмого года. Не успела обзавестись многими связями после… после того, как сюда переехала.
— Постоянного кавалера нет?
— Да вроде нет.
— Вам нравится жить одной?
— Капитан Джепсон, это так важно? — Девушка только сейчас заметила, что Вера Аткинс вышла из комнаты.
— Позволите называть вас Лизеттой?
Она кивнула — не отказываться же.
— Лизетта, полагаю, мистер Коллинз уже упоминал, что мы хотим вас завербовать.
— Я не понимаю, как мой образ жизни…
— Мы на войне и должны знать все — мы зависим от того, насколько можем доверять друг другу.
— Ясно. Что ж, у меня и впрямь очень немного друзей, постоянного кавалера нет, и да, мне нравится жить одной — не выношу шума и чужого беспорядка.
— Вы аккуратистка?
— Нет. Просто мне хватает хлопот с тем беспорядком, что я создаю сама.
— Так вы неряха?
— Отнюдь. Я живу в съемной квартире и не могу позволить себе неряшества — вдруг представители железнодорожной компании явятся с проверкой.
— Это ведь квартира вашей подруги, да?
Лизетта удивилась.
— Да. Харриет Лонсдейл.
Капитан кивнул с таким видом, будто заранее знал ответ. И перешел на итальянский:
— Расскажите мне о ваших родителях.
— У вас жуткий акцент, — ответила ему девушка на том же языке.
Джепсон засмеялся. И мгновенно стал держаться совершенно иначе.
— Знаю. Поэтому-то шпиона из меня и не выйдет.
Глаза его сузились, взгляд пронзал Лизетту буквально насквозь.
И вдруг слова капитана дошли до ее сознания. Шпионом ? Что-что?
— Вы меня в шпионки вербуете?!
— И как вам от этой мысли? — он снова переключился на французский.
— Нервно.
— Очень хорошо. Скажи вы, что счастливы и в восторге, тут уже я начал бы волноваться. А как вам идея вернуться во Францию?
Лизетта откинулась на спинку стула, лишившись дара речи.
Джепсон подался вперед и снова перешел на английский:
— Я знаю, что вы медленно и целеустремленно строили себе новую жизнь здесь, в Англии. Собственно говоря, Лизетта, я вообще о вас знаю очень много. Вы работаете в «Лайонс-корнер-хауз», а кроме того на добровольных началах — один вечер в неделю в «Френч-кантин». Зачем?
— В конце смены я совершенно бесплатно получаю отличный ужин, — ответила девушка. — Настоящая французская еда.
— И разумеется, вдобавок имеете шанс попрактиковаться во французском. Умно придумано. Ваш отец был немцем. Получил боевое ранение, после чего в 1918 году перебрался во Францию, где познакомился с вашей матерью, наполовину француженкой, наполовину англичанкой, и женился на ней, когда им обоим было по двадцать лет. Они обосновались в Лилле, где через два года после окончания войны вы и родились. Изначально ваша семья носила фамилию Форстнер, но ваши родители удобства ради переиначили ее на французский лад — в восемнадцатом году немцев во Франции не слишком жаловали.
Он заметил, как затуманились ее глаза.
— Простите. Не хотел вас огорчать.
— Ничего. Отец всегда говорил, что ощущает себя скорее французом, чем немцем.
— Он ненавидел свой народ?
Лизетта ошеломленно вскинула голову.
— Капитан Джепсон, он не был трусом!
— Я ничего подобного и не утверждал. Хотя другие, наверное, утверждали.
— Мой отец был человеком с научным складом ума — очень мудрым, очень мягким. Ему была ненавистна мысль, что Германия развязала войну, в которой погибло столько молодых людей. Когда война началась, ему было всего четырнадцать, а в семнадцать его уже ранило — в первый же день на фронте. Он потерял руку… Впрочем, не сомневаюсь, это вам тоже известно.
