— Я пытаюсь помочь тебе.
— Ты можешь погибнуть! — рявкнул он.
— Так и ты этим рискуешь. А тогда мне тоже лучше умереть, — промолвила девушка.
Они глядели друг на друга, тяжело дыша.
— В любом случае, теперь уже слишком поздно, — первым заговорил Килиан. — Тебе здесь нечего делать.
— Маркус, ну скажи мне. Признайся, что ты замышляешь.
Он отрицательно покачал головой.
— Уходи, — велел он.
— Маркус, умоляю… — она потянулась к нему.
Он знал, что не должен поддаваться, но не смог устоять и позволил ей поцеловать себя. Чуть позже он спохватился, что невольно отвечает на поцелуй. Не успел он опомниться, как она увлекла его к кровати, расстегивая на нем рубашку, ни на миг не отрывая нежных губ от его рта. Полковнику понадобилась вся сила воли, чтобы вырваться из ее объятий.
— Я не могу, — сказал он усталым, потухшим голосом.
— Почему?
— Не хочу подвергать тебя опасности. Уходи, Лизетта.
Он начал застегивать рубашку. Лизетта застыла, ошеломленно глядя на него.
— Мы больше не будем встречаться… По крайней мере до тех пор…
— Пока все не закончится?
Он кивнул.
— Если ты шпионка, то знай, что мои планы играют на руку союзникам. Тебе не на что жаловаться. Ну, а если ты не шпионка, то я, по крайней мере, буду знать, что позаботился о твоей безопасности. Тебе придется мне поверить. Ты вступаешь на зыбкую почву, где я не могу тебя защитить. На чьей бы стороне ты ни была, сейчас тебе лучше держаться от меня подальше.
— Тебе неважно, кто я на самом деле?
Он покачал головой.
— Нет. Это не имеет никакого значения. Война проиграна, но иные из нас хотят восстановить хотя бы частицу утраченной чести. Скоро выяснится, возможно ли это. Мне неважно, на чьей ты стороне. Если ты солгала мне, я не хочу знать об этом. Если все окажется ложью, я буду презирать себя самого за то, что поддался твоим чарам, тому, что сулило твое присутствие в моей жизни. Если ты уйдешь сейчас, я смогу верить, что люблю тебя, и сохраню воспоминания о тебе. Мадемуазель Форестье, прошу вас, оставьте меня наедине с моими воспоминаниями.
Он заправил рубашку, подошел к двери и распахнул ее, не дав девушке времени ответить. Он все решил твердо, он должен отпустить ее.
Лизетта взяла сумочку и пригладила волосы. Шпионка, друг, враг… Он любил ее больше родины, а потому должен был защитить.
— И я больше никогда тебя не увижу? — еле слышно прошептала она. Самообладание покинуло ее, и она выглядела совершенно уничтоженной. Килиан наклонился и нежно поцеловал руку возлюбленной, легко прищелкнув каблуками, как в день их первой встречи.
— Давай надеяться на лучшее… Прощай, Лизетта. — Он затворил дверь, прежде чем девушка успела сказать хоть слово.
Несчастная, потерянная, Лизетта вышла из отеля и побрела по улицам, не замечая дороги, пытаясь осознать, что произошло. Движимая как заданием, так и искренним желанием защитить любимого, она выложила свою последнюю карту — и проиграла. Ей все время вспоминалась рыба, недоеденная Маркусом в ресторане. В это голодное время тысячи парижан согласились бы на все за такое блюдо. Интересно, не забудет ли он поесть вечером? Он выглядел таким изможденным. Мысли клубились в ее голове, не давая сосредоточиться. Ни в банк, ни домой возвращаться не хотелось. Найти бы какую-нибудь знакомую улицу на Монмартре… Лизетта бесцельно брела под ярким полуденным солнцем, с неизгладимой уверенностью думая об одном — сегодня она видела Килиана в последний раз.
Горечь и сожаления нахлынули на девушку до боли в сердце, к горлу подкатила внезапная тошнота. Лизетте не хотелось присматриваться к своим чувствам. Под смятением таился страх — и не только из-за проваленного задания. Неужели полковник Маркус Килиан понял, что она самозванка? Неужели она разбила ему сердце? Или это ее сердце разбито из-за него?
Между ними все кончено.
Если б только она могла объяснить ему, что не хотела причинить боль! Как банально звучит правда… Лизетта искусно разделила свою жизнь пополам, словно раздвоившись. Одна ее ипостась — немецкая патриотка, сторонница мира — искренне любила полковника с его легкой улыбкой, мудрым взглядом и бесстрашным отношением к жизни. Она даже мечтала о том, как заживет с ним после войны, в уюте и роскоши, вновь открыв для себя счастье писать картины, ухаживать за крошечным садиком, выходить в свет, растить золотоволосых деток с безупречными манерами. Она убеждала себя в важности этих мечтаний, придающих надежность ее прикрытию, однако не решалась признаться сама себе, что Килиан затронул ее сердце. Она опасалась за его жизнь, хотела увидеть его… Она и вправду любила его.
А сердце другой Лизетты было навсегда отдано беспокойному владельцу лавандовых полей. Его печаль, его утраты, его чуткая натура, его исполненное боли прошлое навеки привлекли ее к нему. Все то, что они вместе пережили на юге, связало их неразделимыми узами. Думая о Люке, Лизетта никогда не мечтала ни о семейной жизни, ни о детях. Она так боялась его потерять! Возможно, он сражается там, на юге, где каждый день гибнут сотни людей. Поставив на первое место свое задание, она невольно оттолкнула Люка и отправила туда, в самое пекло. Нет, так думать нельзя, Люк принял решение совершенно самостоятельно, однако неискоренимое чувство вины неумолчно нашептывало Лизетте иное. Она полюбила Люка с первого взгляда, но поняла это только после их первого поцелуя, в котором нежность смешалась с горечью потери и растущим желанием. Люк приводил ее в восторг, даже немного пугал… А Килиан подкупал терпением и надежностью. Оба были такими доблестными — и теперь они сражаются на одной стороне!
«Выбирай же! — настойчиво прозвучал в ее голове голос, которого она так боялась. — Тебе все равно придется сделать выбор».
Она знала: так оно и есть.
Оглядевшись по сторонам, Лизетта обнаружила, что остановилась у входа в кафе на рю Перголези. Должно быть, она битый час, если не больше, блуждала кругами — ведь от кафе до отеля Килиана совсем недалеко. За стойкой, перекинув красноватое полотенце через плечо, стояла двоюродная сестра хозяина заведения.
— Хотите кофе? — осведомилась она, заметив девушку.
— Спасибо, — отозвалась Лизетта. — Только зайду на минутку в дамскую комнату.
Женщина согласно кивнула.
В туалете Лизетта достала кусок папиросной бумаги и торопливо написала записку, объясняя, что ей пришлось прервать свое задание, так как в дело вмешалось гестапо. Ей надо немедля скрываться. Через несколько минут она подошла к стойке.
— Нет ли у вас свежей газеты? — спросила она, расплачиваясь за кофе.
— Сейчас посмотрю… — Женщина взглянула на полочку под стойкой. — Вот, могу предложить вам вчерашнюю.
— Большое спасибо, — вежливо поблагодарила Лизетта и отнесла кофе на столик. В дальнем углу кафе сидел единственный посетитель. Она осторожно убедилась, что он смотрит в другую сторону и поблизости нет зеркала или какой-нибудь другой блестящей поверхности, в которой виднелось бы отражение. Успокоившись, девушка осторожно вложила записку между листами газеты и стала небрежно пролистывать страницы. К ее удивлению, через несколько страниц она обнаружила еще одну записку — от Армана. Он, как и обещал, подыскал ей работу. Новость заставила Лизетту трезво взглянуть на положение, в котором она очутилась. Ясно одно: на старой квартире оставаться нельзя. Строго говоря, там вообще нельзя показываться. Если гестапо решило взять ее под наблюдение, не стоит искушать судьбу. Лизетту кольнуло сожаление о подарке, полученном от Килиана на день рождения, и о чудесных духах — но она прогнала эти мысли. Хорошо, что удостоверения личности и деньги у нее с собой! Одежда, украшения, чемодан — все осталось в покинутом жилище. Что ж, возможно, новым жильцам понравится душистое мыло.
