– Глаза? Наверное. Не знаю. Я смотрела на него со спины. Очень знакомая походка… Может быть, я позже вспомню.
* * *
Она сидит на крыше университета.
Ее окружают каменные монстры. Когда-то их пытались раскрасить. Для форсу, ради правдоподобия, или во имя странной идеи – уже никто не помнит. Камень фигур имел природные краски и оттенки. Со временем все выцвело. Остался серый – грязно-серый, царственно-серый, пепельный. Местами серость застирана до неприличной белизны. Пятна на телах и постаментах напоминают лишаи.
Дракон, химера, грифон. Горгулья, виверна.
И гарпия.
Великолепное зрелище – в настоящее время, вся в настоящем, без остатка, живая гарпия сидит на крыше университета. Такая же серая, как статуи в одном ряду с ней. Лишь по хвосту двумя рядами бегут голубые строчки, передразнивая небо над головой. Из постамента, который она облюбовала, торчат два ржавых прута с поперечиной. Удобный насест. Когти с легким скрежетом сжимают металл. Нет причин бояться – гарпия не упадет, даже если уснет.
У сидящих птиц сжатое положение пальцев фиксируется сухожилиями. Оно изменяется только особым движением мышц.
Распогодилось. Буря, завывая, улетела в прошлое. Тучи откочевали за горизонт. Вечер берет город в плен. Сумерки пахнут свежестью и лавандой. Косматый шар солнца окунается в море. Словно боязливая девчонка, светило пробует воду кончиками лучей. К набережной бегут нити: пурпур, охра, кармин.
Корабли качаются на крови. В порту суетятся муравьи – буря причинила много вреда. Не день, не два уйдут на восстановление. Какой-то фрегат окутался белым дымом парусов. С чего бы капитану приспичило выходить в море на ночь глядя? – думает гарпия. Наверное, военный корабль. Приказы не обсуждают.
И сразу забывает о фрегате.
На западе высится громада Гранд-Люпена, смешная с такого расстояния. Блестит черепица на кровлях предместий. Сверкает булыжник улочек – извиваясь, они поднимаются к центру столицы от моря. Мостовые сделаны из червонного золота. Это ненадолго. Солнце утонуло до половины. Вскоре из пучины вынырнет рыба-ночь.
Гарпия любуется городом.
Она перебирает воспоминания, накопленные за день. Так скупердяй-барон, спустившись в заветный подвал, открывает сундук и просеивает монеты сквозь пальцы. Каждая монетка блестит на свой лад. Эти монеты – однодневки, как бабочки. День, и только – их блеску, сверканию, чувствам, придающим уникальный оттенок. Струитесь, падайте в сундук, роняйте капельки звона…
Завтра монеты останутся на месте. Но блеск уйдет, и звон стихнет навеки. Голые факты, чистая, незамутненная память. Холодные, как сталь, планы на будущее. Никаких чувств. Никаких якорей. В настоящее время, здесь, сейчас, ей доступно все. Любовь, ненависть, грусть. Радость. Все. Вчера или завтра – только знание. Гарпия не жалеет. Она не знает, как бывает иначе.
Она может только догадываться, глядя на людей.
В Реттии, вокруг нее, слишком много якорей. Так много, что она сама начала играть якорьками-однодневками, доступными ее племени. Скоро ночь. Торопись. Последние монетки летят в чрево сундука.
Она закрывает глаза.
И не видит, как дракон слева от нее расслаивается на две фигуры. Одна остается в неподвижности, обвив хвостом опору – так статуя провела немало лет. Другая сжимается в комок и прыгает на гарпию. Столкновение. Когти отпускают поперечину. Оба летят, летят, коротко и страшно, и падают – к счастью, не вниз, с высоты университета, а на крышу за статуями, подальше от края.
К счастью ли? – подумала бы гарпия, если бы успела.
Она лежит навзничь, глядя в лицо прыгуну. Лицо похоже на череп. Щеки, лоб, нос – все расписано углем и белилами. Завтра ей не опознать врага, останься оба в живых и сойдись на очной ставке. Боль в спине. Тупые, горячие толчки. Спасибо птичьему крестцу, спас. Ряд позвонков, сросшихся с тазовыми костями, фактически слитых в единую кость, достаточно прочен, чтобы регулярно выдерживать удар при приземлении.
Вот и сейчас – выручил.
Прыгун ловко придавил ногами птичьи лапы гарпии. Воспользоваться когтями? – нет шансов. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в запястья рук, вынырнувших из-под крыльев. Друг на друге, враг на враге; двое незнакомцев. Они похожи на любовников. Долго так продолжаться не может. Но прыгун и не хочет – долго.
Лицо-череп откидывается назад. Ухмылка смерти обнажает оскал – неприятно, неожиданно желтый. И лоб, выкрашенный в цвет погребального савана, бьет гарпию в переносицу.
В последний момент она успевает отвернуться.
Ее шея сходна с птичьей. Это незаметно, но это правда. Позвонков больше, чем у человека; они подвижны и обособлены. Удар приходится в скулу, ближе к уху. Хрустит кость. Щека сразу опухает. Статуи с интересом следят: кто кого. В выцветших глазках виверны – любопытство. Горгулья дразнится, высунув раздвоенный язык.
Сочувствует грифон.
Вдалеке стучит колотушка ночного сторожа. Спьяну или из лишнего рвения, он вышел на работу раньше обычного. «В Реттии все спокойно! Спите, добрые горожане!..» Ритм колотушки усыпляет, отнимает волю к сопротивлению.
В подступающей ночи, на крыше университета, кто-то хочет убить гарпию.
Не дав ударить во второй раз, она приподнимает голову и зубами вцепляется в чужой подбородок. Зубы гарпий подобны кошачьим. Только клыки гораздо короче. Рот наполняется кровью. Прыгун вскрикивает, отшатывается, и гарпии удается вырваться из его объятий.
Теперь ее очередь прыгать.
И взлетать.
Она не намерена продолжать этот нелепый бой. Прочь, подальше отсюда! Но прыгун начеку. Стянутая пружина, леопард в засаде – вот кто он. В сумасшедшем броске он достает лодыжки гарпии и повисает всей тяжестью. Отчаянье, судороги, хлопанье крыльев. Вес противника слишком велик – хочет она того или нет, гарпия возвращается на крышу.
Но теперь она начеку.
Когти рук впиваются в плечи неотвязного прыгуна. Проклятье, под плащом он в кожаном доспехе! Кожа скрипит, местами поддается, но недостаточно. Крылья лупят врага по лицу – ослепить, опрокинуть, заставить отпустить ее лапы. Он отпускает. Вместо ног он перехватывает левую руку гарпии. Вихрь, волчок, запущенный озорником – и гарпия не успевает опомниться, как снова лежит на крыше.
Одна разница, что ничком, а не навзничь.
Ей удается откатиться. Стилет прыгуна ломается, войдя в соприкосновение с краем постамента. Грифон злорадствует, глядя сверху. Грифон с самого начала был на стороне своей, пернатой. Внизу, на площади, подвыпившие старшекурсники горланят «Красный диплом». Трагикомическая история о защите диссертата олухом-некромантом – песня удаляется вместе с певцами, решившими добавить.
Позвать на помощь?
Кто услышит?
