Один из дуэлянтов, чрезвычайно молодой, в свободном щегольском наряде человека из высшего общества, был в очках, а его волосы ухоженными локонами падали на плечи.
Его противник в красной куртке был намного старше и слегка сутулился; тем не менее выглядел он достаточно подвижным и целеустремленным, чтобы представлять угрозу. В руках у каждого легкий самострел, который воры в Каморре называют «оружием для переулков».
— Джентльмены, — сказал секундант молодого дуэлянта. — Прошу вас. Нельзя ли кончить дело миром?
— Если джентльмен из Лашена извинится, — высоким нервным голосом добавил сам молодой дуэлянт, — я буду полностью удовлетворен…
— Нет, это невозможно, — сказал секундант старшего дуэлянта. — Его светлость не имеет привычки извиняться за то, что является несомненным фактом…
— …удовлетворен заявлением, что весь инцидент — чистейшее недоразумение и нет никакой причины… — отчаянно продолжал молодой дуэлянт.
— Если бы его светлость соизволил снова заговорить с вами, — ответил секундант старшего дуэлянта, — он, без сомнения, заметил бы, что вы визжите, как сука, и поинтересовался, не можете ли вы укусить.
Младший дуэлянт на несколько секунд лишился дара речи, потом свободной рукой сделал грубый жест, адресованный старшему.
— Я вынужден, — сказал его секундант, — вынужден… гм… признать, что примирение невозможно. Джентльмены должны встать… спиной друг к другу.
Противники сошлись — старший шел спокойно, младший нервничал и двигался неуверенно — и повернулись спиной.
— Вы пройдете десять шагов, — с покорным видом сказал секундант младшего дуэлянта. — Потом остановитесь и ждите. По моему сигналу поворачивайтесь и стреляйте.
Он принялся медленно отсчитывать шаги; противники так же медленно расходились. Младший был явно потрясен. Локки почувствовал, как внутренности стягиваются в узел. Когда только он стал таким мягкосердечным? Если ему не хочется смотреть, это совсем не значит, что он не должен смотреть… но ощущение в желудке плевать хотело на эти мысли.
— Девять… десять… Остановитесь, — сказал секундант молодого дуэлянта. — Стойте неподвижно… Поворачивайтесь и стреляйте!
Младший — его лицо застыло маской ужаса — повернулся первым; он поднял правую руку и выстрелил. На площадке прозвучал громкий щелчок. Противник даже не шелохнулся, когда стрела пролетела по крайней мере в ладони над его головой.
Старший в красной куртке завершил медленный поворот; глаза его горели, рот кривился в усмешке. Младший дуэлянт несколько секунд смотрел на него с таким выражением, словно пытался вернуть стрелу, как ручную птицу. Он вздрогнул, опустил самострел, потом бросил его на траву. Подбоченился и ждал, дыша шумно и неровно.
Противник бросил на него взгляд и фыркнул.
— Будь ты проклят, — сказал он и обеими руками поднял самострел. Его выстрел был абсолютно точен: раздался влажный шлепок, и младший дуэлянт упал со стрелой, торчащей из груди. Молодой человек повалился навзничь, руками он рвал куртку, из его рта текла темная кровь. Полдюжины зрителей бросились к нему, а молодая женщина в серебристом вечернем платье опустилась на колени и зарыдала.
— Мы еще успеем на ужин, — сказал старший дуэлянт, ни к кому в особенности не обращаясь. Он небрежно бросил самострел на траву и в сопровождении секунданта зашагал в сторону ближайших игорных домов.
— Милостивый Переландро. — Локки на мгновение забыл о существовании Леоканто Косты и заговорил вслух. — Что за способ решать споры!
— Не одобряете, сэр?
Красивая девушка в черном шелковом платье смущающе проницательным взглядом смотрела на Локки. Ей было не больше восемнадцати-девятнадцати лет.
— Я допускаю, что иногда несогласие во мнениях решают с помощью стали, — бесцеремонно вмешался Жеан, считая, что Локки еще слишком разговорчив — во вред собственному благополучию. — Но стоять перед заряженным самострелом, по-моему, глупость. Клинок, мне кажется, более благородное испытание мастерства.
— Рапиры скучны; сплошь прыжки вперед-назад и редкий смертоносный укол, — ответила девушка. — А стрела действует быстро, чисто и милосердно. Рапирой вы можете сражаться с противником всю ночь и не убить его.
— Вполне с вами согласен, — сказал Локки.
Собеседница приподняла брови, но ничего не ответила; мгновение спустя она исчезла, растворилась в собравшейся толпе.
Довольный ночной гул — смех и разговоры мужчин и женщин, прогуливающихся под звездами, — на время дуэли ненадолго стих, но теперь возобновился. Женщина в серебряном платье, рыдая, била кулаками по траве. Толпа вокруг упавшего дуэлянта рассеивалась. Стрела из самострела сделала свое дело.
— Быстро, чисто и милосердно, — негромко сказал Локки. — Идиоты.
Жеан вздохнул.
— Мы не вправе высказывать такие суждения: вероятно, на наших могильных плитах напишут «Проклятые богами идиоты».
— У меня были причины делать то, что я делал, и у тебя тоже.
— Несомненно, дуэлянты тоже так считали.
— Давай убираться отсюда, — сказал Локки. — Прогуляемся до гостиницы пешком, чтобы винные пары в моей голове рассеялись. Боже, я чувствую себя старым и разбитым. Вижу такое и думаю: неужели я в возрасте этого мальчишки был так же глуп?
— Гораздо глупее, — сказал Жеан. — Был, до самого последнего времени. А может, и сейчас не поумнел.
5
По мере движения по Золотым Ступеням на северо-восток, к Большой Галерее, меланхолия Локки рассеивалась, а вместе с нею и винные пары. Древние, работавшие в Тал-Верраре, покрыли весь район открытым навесом из Древнего стекла, который от шестого яруса опускался в море у основания острова. Навес до самых высоких точек под ним отделяло не менее тридцати футов. Через неравные промежутки возвышались необычные изогнутые стеклянные колонны, похожие на безлистые ползучие лианы, высеченные из льда. В длину стеклянная крыша Галереи достигала тысячи ярдов, не меньше.
За Большой Галереей на нижних ярусах острова располагался Передвижной район — открытые террасы, где беднякам разрешалось из всяких подручных бросовых материалов сооружать себе убежища. Но беда была в том, что всякий сильный ветер, особенно во время дождливых зим, полностью менял внешность этой части острова.
Напротив, район над Передвижным и на юго-восток от него, Саврола, представлял собой дорогой эмигрантский анклав, в котором жили иностранцы, достаточно богатые, чтобы сорить деньгами. Здесь располагались лучшие гостиницы, включая ту, в которой, укрываясь за своими многослойными поддельными личностями, жили Локки и Жеан. Савролу отделяла от Передвижного района высокая каменная стена, которую постоянно патрулировали веррарские констебли и частные охранники купцов.
Днем Большая Галерея превращается в рынок всего Тал-Веррара. Тысяча купцов каждое утро устанавливает здесь свои прилавки, и остается место еще для пяти тысяч — не страшно, коль город разрастется. Гости, живущие в Савроле, если только не возвращаются в лодке, по странному стечению обстоятельств вынуждены по дороге к Золотым Ступеням проходить через весь рынок.
