Расстояние между мной и источником магии сокращалось. По Барару как будто несли горячее блюдо, исходящее запахами, которые в местном смраде различал мой чуткий нос. Не глядя на огни, я махнул рукой, и через миг они желтыми корабликами плавали за дверной решеткой, освещая коридор.
Свершилось! Долгожданный королевский гонец добрался до темницы, чьи стены давно лежали на моих плечах неподъемным грузом, гнули меня, пытались раздавить, заставляли кружиться загнанным в клетку зверем и бросаться то к окошку, то к двери. Год, целый год томления.
Гонец смерил меня взглядом, подошел ближе, не обращая внимания на магические огни в коридоре, и вновь осмотрел меня с головы до ног.
Не уважает меня Арцис, не уважает: прислал юнца, да и еще и природой обиженного.
Гонец был чуть моложе меня – от силы лет двадцати пяти; примерно на голову ниже, рядом с высоким Бламом и вовсе смотрелся коротышкой. Был он худ и бледен. Волосы его – черные, редкие, прямые, до плеч – явно знали недавно руки искусного цирюльника, ибо лежали волосок к волоску и были острижены до неприличия ровно. Под острым носом двумя тонкими полосками темнели усы. На мир гонец смотрел темно-серыми, почти черными хитрыми глазками и, судя по всему, каждодневно выливал на себя не меньше флакона эльфийских духов; даже вековечный барарский смрад не устоял перед немыслимым сочетанием ароматов и ненадолго отступил, оставив темницу и часть коридора на милость врагу. На незнакомце болталась светлая голубая накидка до колен, из-под нее у горла выбивалась кольчужка; накидку у пояса стягивал тонкий светлый поясок, не отяжеленный ничем, кроме серебристых нитей замысловатого узора, а кольчуга, кованная наверняка гномами, поблескивала синим. Гонец то и дело дышал сквозь белый кружевной платок, стараясь оградить нос от местного смрада – да, тут тебе не цветочная лавка.
– Открывай, – приказал гонец, и Блам, замученный быстрым подъемом на последний этаж, поставил фонарь, где весело горел огонек. А затем робко шагнул к двери, судорожно перебирая ключи. – Чего медлишь? – бросили ему в спину.
От человека, потратившего немало времени на изучение моей скромной персоны, подобный упрек звучал неожиданно. Казалось, старый тюремщик от страха перед знатным гостем сейчас грохнется в обморок; пальцы подрагивали, как у пьянчужки, пот со лба катился без остановки. Надо будет проучить этого юного модника. За неуважение к Бламовым сединам.
Блам не сразу попал ключом в скважину замка, да и когда попал, не сразу его открыл – наверное, от волнения позабыв, что на дверь предварительно необходимо навалиться и чуть приподнять. Гонец, как ни странно, выдержал ненужную потерю времени стойко; лишь недовольно вздохнул, когда Блам потянул засов.
Дверь наконец-то распахнулась, я схватил книгу с лавки, подбодрив тем самым перепуганного тюремщика, и застыл у порога, дожидаясь действий гонца. Он протянул руку и, не снимая перстня, вставил его в ямочку на ошейнике. Тот мелко задрожал, почуяв хозяина. А возможно, уже приветствовал его. По слухам, рабские ошейники ковались из того же металла, что и поющие мечи, способные, как известно, передавать свои мысли владельцу. По сути дела общаться с хозяином, если тот держит его в руке.
– Дуана-Рона! – воскликнул гонец. Как и всякий поющий меч, рабский ошейник тоже носил имя. – Я, хозяин ошейника, повелеваю тебе, Онду-Гур, – обратился он ко мне, назвав на колдовском языке не то пленником, не то рабом, – следовать за мной! – Видимо, ошейник был глуховат, гонец практически орал. – Если ты вздумаешь бежать, пусть сила ошейника покарает тебя! Если ты решишь причинить мне вред, пусть сила ошейника покарает тебя! Если ты дотронешься до перстня Подчинения, пусть сила ошейника покарает тебя! – напомнил он мне.
Глуховатый ошейник перестал подрагивать, и я выскочил в коридор, встав в двух шагах от мрачного гонца. Поглядим, как ему понравится моя змейка!
Я вытянул руку вперед, призвал змею и увидел, как ее плоская полупрозрачная башка взметнулась над ладонью.
Сто тысяч демонов! Гонец даже глазом не моргнул, словно каждый день из рук его близких и родных выскакивали с шипением рогатые магические змеи. Зато ахнул Блам. Нет, не от вида зеленой змеюки, как он ее называл, а от моей наглой выходки. В его голове никак не укладывалось: как это так можно обращаться с КОРОЛЕВСКИМИ гонцами?
А гонец-то не так прост, как кажется.
– Меня предупреждали, что ты большой шутник, – спокойно сказал гонец и, согнув указательный палец, почесал змеюку чуть ниже головы. – Очаровательное создание, – заключил он и выдернул книжку из моих рук. Полистал недолго, вернул ее и недобро покосился на тюремщика: – Разве узникам позволено читать?
Блам ничего не ответил. Где там! Под таким-то хмурым взглядом королевского гонца, не до ответа было; от страха он, наверное, и собственное имя забыл.
– Нужно будет об этом доложить. – Фраза прозвучал для Блама почти смертным приговором. Он стремительно побледнел, понурился и, нагнувшись, неловко поднял фонарь. – Идем. Мы и так тут задержались, – сказал гонец сквозь расчудесный кружевной платок.
– Одно мгновение, – вскинул я указательный палец.
– Что еще? – Гонец коснулся перстня – дескать, не забывай, кто тут главный.
Я не забывал. Просто не хотелось оставлять огни. Вдруг пригодятся. Они поняли приказ и желтыми утятами начали нырять в мой открытый рот. Для пущего эффекта я делал вид, что глотаю их, словно плохо прожеванные куски пищи.
– Да-а, – зевнул гонец, – впечатляет.
Исчезающие во мне сгустки света поразили его так же, как магическая змея. То есть никак. Сразу видно: гонец видывал чудеса и поинтереснее.
Когда последний желтый шарик скатился мне в горло, Блам поднял фонарь и с грустью посмотрел на порхающий в нем огонек.
– Оставь себе, – сказал я, стараясь поддержать опечаленного тюремщика. – Теперь можем идти.
И мы пошли. Молча. В сопровождении желтых пятен света и пляшущих теней. Блам – впереди, освещая нам путь. Я за ним, чуть не вприпрыжку. Следом за мной – гонец, побрякивая кольчужкой.
Я надеялся, что в последний раз вижу эти тошнотворные каменные стены, этот неровный пол, загаженный крысами, эти побитые рожи за дверными решетками. Надеялся, что в последний раз слышу, как стонут измученные узники за стенами, как цепляются когтями за старые камни крысы, как скулят двери и ворчат ржавые засовы и замки. Надеялся, что больше никогда не буду вдыхать этот отвратительный воздух. Наконец, наделся, что из Барара меня не повезут в другую тюрьму; куда угодно, хоть за Шестигорбую змею, только – о небожители! – не в тюрьму. Конечно, еще я надеялся, что за пределами бывшей крепости с меня тотчас снимут рабский ошейник и отпустят на все четыре стороны, но надежда эта была сродни той, какой себя тешит висельник в тот момент, когда на его шее уже затягивается петля.
Как только за спиной остались обитые железом центральные двери, которые отгородили меня от надоевших звуков и запахов, я остолбенел. Никогда не думал, что буду так искренне восхищаться ночным звездным небом. После темницы размером чуть больше гроба распахнувшаяся округа, пусть даже унылая, поражала почище любого магического представления.
