– Он превращал простую воду в доброе вино, превратят и вас Его слова в сеятелей новой веры. Он даст вашим душам вечную жизнь, – обещал Симон, когда они расходились, низко склоняясь, чтоб пройти в невысокую арку подземного входа.
Мало кто из них знал, что с ними беседовал сегодня о Спасителе знаменитый маг Симон, который больше не творил чудес и отказался от волшебства ради новой веры.
– Нет для нас разницы между греком, евреем или персом, – часто повторял Симон слова учения братьев, и потому они ходили из одной провинции в другую. В каждом городе появлялось несколько новых учеников, навсегда поверивших им и полюбивших нового бога.
Иногда, впрочем, Симон молчал, уступая право говорить Елене. Вот и сейчас, когда они праздновали день Воскресения Иисуса в маленьком городке-крепости на самой окраине римских владений, собравшись апрельской ночью в давно брошенном серебряном руднике и расстелив там ковер с вышитыми крестом и рыбой, означавшей Спасителя, Симон решил слушать, что она скажет. Он отказался от магии, но Елена продолжала предсказывать будущее по просьбе своих новых братьев и сестер по вере. Сначала совсем юный, безбородый ученик Петра Ваттий поведал вполголоса, как год назад побывал в пещере на месте вознесения Спасителя. В пасхальный день там сам собою зажигается чудесный огонь, который лечит душу и не жжет рук, когда берешь его. Потом все, думая об огне, ели один праздничный хлеб, по очереди макая его в мед и вино, и желали друг другу вечной жизни. Снаружи громко стрекотали цикады. Внутри все ждали главного момента этой ночи. Внесли чашу, полную черного масла, и поставили ее перед Еленой, в центре креста на ковре, вокруг которого все сидели. Она положила свой шар прямо в эту полную чашу, и камень-предсказатель начал медленно, незаметно уходить в масло, словно весил не больше клубка шерсти. Радуга дрожала внутри него, освещая лица всех, кто собрался вокруг креста, окружил Елену и ждал ее слов. Они видели, что кристалл погружается, но из чаши через край не проливалось ни капли масла. «Свят, свят, свят Господь, свят Господь Иисус», – тихо пели христиане, взявшись за руки. Когда шар скрылся в чаше, Елена наклонилась над ней и не отрываясь смотрела, а когда кристалл коснулся дна, по ее лицу поплыли неясные цветные блики, и в ее немигавших глазах теперь можно было заметить отражение того, чего не видели другие. На тонкой масляной пленке ей открывалось будущее.
– Ответь нам, сестра, – спросил Сатрий, самый старший здесь, бывший легионер с выбритым черепом и косыми шрамами через все лицо, – что станет с Римом, будет ли он стоять вечно и вечно ли будут там преследовать и казнить наших братьев?
– Я вижу, как статуи римских богов падают и разбиваются, – вглядывалась Елена в сияющую чашу. – Огонь пожирает храмы и дворцы, варвары приносят город в жертву своим духам ветров и молний, а потом они пасут своих коней на Римском форуме, потому что там, на пепле, растет трава. Воины с рогами на шапках ведут связанным последнего императора. Он сам похож на раба. Дальше ничего не видно.
– А какова судьба нашей веры, Рим так ее и не примет? – хотел знать купец Валенс, раздавший все, что накопил, своим новым братьям.
– Я вижу императора и ослепительный крест в небе над его головой. Спаситель явится ему во сне и скажет слова, которых никто и никогда не узнает. Император поведет своих легионеров под знаменем с крестом. На каждом щите его воинов я вижу крест и имя Спасителя. Эта победа и сделает его императором и христианином. Он создаст новый Рим на берегу двух морей. Над этой столицей возвысятся наши храмы, и там наша вера станет главной верой империи. Он будет править вместе со своей матерью. Это она впервые скажет ему о Спасителе и приведет к нам. Я вижу корабль с рыбой на парусе, он везет ее в Святую землю, чтобы коснуться камней, по которым ходил Спаситель. Ее волосы седы, но глаза молоды и счастливы. Вот она на коленях поднимается по ступеням, помнящим шаги Спасителя, и плачет от счастья. Ее сын, император новой империи, приказывает строить наши церкви по всему свету, переписывать нашу книгу, читать ее вслух неграмотным, крестить тысячи людей. Потом наши братья в храмах поют и пишут на стенах его имя, признав императора святым. Дальше я не вижу.
Все с робкой радостью и надеждой смотрели на Елену, освященную чашей. Так странно было то, что она говорит. Ведь у них не было сейчас ни одного настоящего храма, только эти собрания, а всесильный император развлекался представлениями в цирке, на которых христиан бросали голодным львам.
– Но скоро ли Спаситель вернется, как обещал, и соберет всех, достойных спасения, отделит дурную траву от спелого зерна? Скоро ли Он станет нашим царем в городе бессмертных? – дрожа от волнения, задал свой вопрос юный Ваттий, видевший пасхальный огонь в пещере вознесения.
– Я ничего не вижу, – сказала Елена и закрыла глаза. – Ангел, красивый, как бегущая вода, держит в руке свернутый свиток и не дает его развернуть. Наверное, этого нельзя знать. Или это случится с каждым в свой час, а не со всеми в один день.
Свет из чаши слабел, и лицо прорицательницы становилось обычным. Хрустальный шар поднимался на поверхность, но теперь он был прозрачный, без внутренних искр, радуги и молний. Все шептали, сжав ладони, утреннюю молитву. Снаружи ждал рассвет, и уже начали робко подавать голос птицы, как вдруг пронзительный перепуганный крик запрыгал по спящим еще улицам.
– Сарматы! – завопил солдат в башне на стене и ударил в кожаный барабан, будя легионеров, а с ними и остальных жителей маленькой крепости.
– Сарматы! Сарматы! – повторялось на разные голоса, но с одинаковым ужасом.
Христиане срочно покидали старый рудник, выбираясь через лаз по веревке. Еще вчера если бы их заметили, то задержали бы, допросили, потребовали отречься от веры и признать императора сыном Венеры, а самых упрямых отправили бы в большой город для кровавых гладиаторских забав, отдали в рабство или просто казнили на сцене провинциального цирка. Но сегодня утром до учеников запрещенной веры никому не было дела. К крепости темной волной стекались сарматы на своих неутомимых конях, а невысокие стены защищали не больше сотни воинов и два «скорпиона» – метательные машины, далеко бросавшие тяжелые копья.
Эти копья и сбили с коней нескольких сарматских всадников, пытавшихся перебросить через стену факелы, чтобы зажечь крыши внутри крепости. С кривыми мечами в руках и волчьими хвостами на шапках, распевая непонятные песни и хохоча, они бесновались на расстоянии одного выстрела стрелы от стен и ждали слова своего вождя. Вождь сарматов – длинноволосый всадник с разрисованным лицом – стоял в седле, не боясь упасть со своего беспокойного черного коня. Одной рукой вождь крутил над головой боевой топор, а в другой сжимал палку с надетым на нее зубастым черепом неизвестного зверя.
– Ул-ла-ла-лай! – вопил он, и лезвие топора свистело в воздухе, вспыхивая в рассветных лучах. – Ул-ла-ла-лай! Вычи или хлай!
В крепости это видели все, потому что жители уже поднялись на стены, сжимая что попало в руках, в основном кухонные ножи и вилы. Легионеры отдавали беспорядочные приказы, пытаясь хоть как-то подготовиться к штурму и превратить толпу в подобие армии.
