Наместник задавал еще много вопросов, и каждый ответ был длиннее, чем он ожидал. Много нового и загадочного узнавал он из речей мага. А когда далеко за полночь Симон уходил и наместник оставался один, то ему начинало казаться, что прямо сейчас в его комнате может случиться все что угодно. Бронзовые гладиаторы, из скрещенных мечей которых полыхает огонь, спрыгнут с лампы, обезьяна на ковре подмигнет, вышитый грифон закричит по-эллински, а суровый мраморный бюст императора повернется вдруг своим вторым, никому не известным лицом. Силы оставляли наместника, и он засыпал без сновидений.
Вспоминая самый первый фокус Симона с обезглавленными гусями, Вараний в шутку спросил однажды:
– А ты бы мог сам поменяться головами, ну, скажем, с моим охранником из тех, что стоят за дверью? Он стал бы совершать чудеса и отвечать на вопросы, а ты научился бы гимнастике и бою?
– Я мог бы попробовать, – лукаво ответил Симон, – но кто бы тогда сказал над нами заклинание?
– Я скажу сам, повтори мне его сейчас, а я запишу.
– Не всякий человек может говорить заклинания так, чтобы они действовали. Я знаю три вида людей. Первые подобны животным, ничего божественного они не ощущают ни в себе, ни в мире вокруг. Это самые обычные люди, их большинство, и предел их мечтаний – богатство или власть. Другие иногда чувствуют, что внутри у них есть душа, и порой задумываются: кто и зачем дал им эту душу? Таких людей гораздо меньше, и чаще всего они служат музам – певцы, поэты, художники, ваятели, артисты и математики. Даже став взрослыми, они продолжают играть. И третьи – самый редкий вид, те, кто чувствует свою душу и помнит о ней всегда. Из них и получаются великие пророки, жрецы и маги. Мир для них это книга, которую они не только читают, но и пишут. Их никогда не забывают ученики и потомки. Только такой человек может правильно сказать, дать заклинаниям силу. Потому-то меня и приняли александрийские жрецы, многих других они прогоняли. Богам было угодно, чтобы я родился магом.
– И что же, если ты родился простым рабом, гончаром или даже поэтом, тебе никогда не стать магом, ничего нельзя изменить?
– Нет, можно. Все можно изменить – это главная идея магии. Человек свободен избрать себе судьбу и стать тем, кем желает, даже магом, но это очень непросто и небыстро и оттого случается крайне редко.
– И к какой породе людей, – спросил дрогнувшим голосом наместник, – ты отнесешь меня?
– Хоть ты и знатный человек, присланный сюда из Рима вершить закон, у тебя немало рабов, большой дом и тебя всегда охраняют воины, я вижу, что ты самый простой, каких большинство. Твоя собственная душа тебе неизвестна, ты как будто все время спишь. Если ты занят делом, то чувствуешь, что это дело не твое и вместо тебя его делать мог бы кто угодно. И вряд ли когда-нибудь у тебя получится сказать хоть одно заклинание так, чтобы случилось хоть одно, самое маленькое чудо.
Наместник поднялся со своих подушек в полный рост, перевернув амфору с вином. Его ноздри раздулись, а лицо заблестело от пота. Такой обиды он не мог простить.
– Вчера я дал тебе пергамент с подтверждением того, что ты римский гражданин, но сегодня ты сам подписал себе смертный приговор, – задыхаясь от гнева, прорычал хозяин дома. – Ты говорил, жрецы научили тебя не бояться смерти, так прими же ее спокойно. Выпей вина, это последнее, что ты сделаешь в своей жизни по собственной воле, прежде чем тебя уведут.
Симон молча взял свой кубок и сделал глоток. Темная блестящая лужа из перевернутой наместником амфоры расползалась по комнате, закрывая эллинский ковер и танцующих на нем юных нимф, но Вараний этого не замечал и в упор смотрел на Симона. Наместник ждал, что маг испугается. Симон стоял у открытого окна и глядел в далекое яркое небо. Долетавший с моря ветер едва шевелил его волосы. И вот он шагнул в окно, даже не обернувшись и ничего не сказав наместнику. Сделал в воздухе шаг, другой и стал быстро удаляться. С собой, под хитоном, у него был свиток, подтверждавший его права римского гражданина. Наверное, этот пергамент можно было получить и другим путем, но Симон хотел изучить нравы страны, в которую он недавно прибыл, и, беседуя с Варанием, он многое заметил и узнал.
Маг шел, наступая в пустоту. Потом ветер понес его, и земля, город, корабли оставались все дальше, внизу. Скоро и отдельных людей, ослов, деревьев стало уже не различить. А наместник, перепуганно замерший посреди залитой вином комнаты, следил за тем, как Симон превращается в точку в самом центре квадратного распахнутого в небо окна.
– Это был только сон, – сам себе со слезами бессилия говорил Вараний, – пустой сон, и его надо поскорее забыть. Это окно с уходящим магом существует лишь в моей голове.
Они оба знали, что Симона не станут искать. Никто не гонится за своим сном, особенно если сон закончился так неприятно. Наместник приказал в своем доме никогда не упоминать о маге, но люди в городе и по всей империи шептались о чудесах Симона и передавали друг другу, как видели однажды человека, идущего в облаках, расставив руки.
Елена
В городе Тире Симон первым делом отправился в термы, городские бани, и попросил брадобрея Квинта, служившего там, сбрить его длинную бороду и обрезать волосы покороче. Смыв пыль и побрившись, маг стал выглядеть совершенно молодым человеком и одобрительно поклонился своему отражению в круглом бронзовом зеркале на стене. Юный брадобрей, только что стер испарину с зеркала и теперь стоял сзади и ждал своей платы.
– Наступи вот сюда мокрой ногой, – предложил Симон, указывая место на мозаичном полу, где цветными камушками был выложен Нептун, которого везли по морю в карете дельфины и веселые сказочные мальчики с рыбьими хвостами вместо ног. Квинт, предчувствуя шутку или развлечение, окунул пятку в прохладный бассейн и потом поставил ее на теплые камни пола, прямо на нос смеющемуся дельфину.
– Теперь взгляни на свой след и ответь, что ты видишь?
Пол в термах весь день подогревался подземным огнем. В подвале рабы жгли черное масло или дрова. Поэтому влажный след быстро испарялся, и юноша так же быстро говорил, вглядываясь в тающее пятно:
– Я вижу собственный профиль, лицо прекрасной Алкмены, амура, соединившего нас и Венеру с обычной монеты в один динарий. А теперь – совсем ничего.
– Подойди к трубе и приложи ухо, что ты слышишь?
Юноша наклонился к глиняной трубе, в которой журчала вода, бегущая из бассейна вниз.
– Я слышу там звон монет, а потом свадебную песню.
– Алкмена – твоя невеста, но ее отец никогда не отдаст ее за тебя, потому что у твоей семьи недостаточно денег? – догадался Симон.
Юноша удивленно кивнул. Теперь Квинт гораздо внимательнее слушал этого чужестранца, который понимал всё с полуслова.
– Ее отец обещал Алкмену в жены сыну мясника, самого богатого на нашей улице.
– Я сделаю тебе подарок, и отец Алкмены будет счастлив, что отдал ее за тебя.
Юноша даже перестал моргать, так хотелось ему, чтобы все, что он слышит, оказалось правдой.
