Дьюранд, нахмурившись, взял меч и вытащил его из ножен. Клинок был на добрую ладонь длиннее всех мечей, которыми приходилось биться Дьюранду. Капли дождя дробились, ударяясь о сверкающее острие.
— Это ведь меч Оуэна!
— Мы решили, что получить его должен ты.
— Тише! — зашептала рыжеволосая женщина с места возницы. Сразу из сотен аллей раздавался рокот марширующей армии.
— Кстати, мадам, как вас зовут? — поинтересовался Берхард, не отводя глаз от улиц.
— Беркта. И я вам не какая-нибудь трепетная девица.
Берхард рискнул бросить на нее взгляд.
— В моем возрасте, мэм, я бы не стал связываться с трепетными девицами.
— А меня зовут Хагон, — произнес слепец, сидевший рядом с ней.
Беркта резко обернулась.
— Хагон Знахарь? Уж не брат ли ты часом Хагмунда Булыжника?
Хагон наставительно поднял палец.
— Хагмунд не любит это прозвище.
— Бьюсь об заклад, это его жена отдала тебя на попечение Спящих. Верно?
Слепец пожал плечами.
— Тамошним обитателям нужен кто-нибудь, кто умеет…
Громкий хлопок на одной из улиц, мимо которых они проезжали, заставил всех мигом умолкнуть; ветер ли был причиной, какой-нибудь пес или что еще — но все замерли на несколько исполненных ужаса мгновений. Дьюранд обнажил меч Оуэна и в сотый раз подумал, что Дорвен не следовало никуда ехать.
— Хагон, — прошептал Берхард. — Он что, мостовые мостит, твой брат?
Беркта положила руку на плечо слепца.
— Нет, его так прозвали потому, что он у жены под каблуком — все одно, что булыжник на дороге. Ясное дело, бедолаге это прозвище не по нутру, а жене его и того сильнее.
Длинный клинок Оуэна переливался и блестел в руке Дьюранда. Если их отряд встретит врагов, пусть Дорвен и остальные спасаются в каком-нибудь переулке, а он, Дьюранд, проверит, сколько времени сможет охранять вход в этот переулок. На каждом перекрестке он ожидал нападения.
— И уж она дала тебе на своей шкуре ощутить, откуда такое прозвище! — заметила Беркта.
Они помедлили у выхода на широкую улицу — Гринсмит. Оттуда сквозь пелену дождя было хорошо видно армию, что двигалась по тракту с моста. Если они выйдут на эту улицу, их с тракта будет видно ничуть не хуже.
— Лазарет как раз в той стороне, — сообщила Беркта.
— Прах побери! — выругался Берхард.
Оставалось лишь надеяться, что никто не взглянет в их сторону. Дьюранд стиснул зубы.
Беркта дернула поводья старого серого мерина.
Берхард приподнялся в телеге.
— Мадам, полагаю, это превосходное животное галопом скакать не станет?
— Может, и станет, коли вы подтолкнете.
— Ага, дело говорите.
Берхард, Дорвен и все остальные, кто ехал в телеге, с нее спрыгнули.
— Теперь у старичка еще будет шанс проявить себя.
Сверху, на коньке крыши, завозилась черная птица.
Как можно быстрее они свернули с Гринсмит на узкую улочку за фасадом каменного храма.
— Вот он, — промолвила Беркта, — приют Милосердия Спящих.
У крыльца стояла высокая повозка, запряженная крепким битюгом. Тимпан над дверью нес алебастровое изображение Девяти Спящих и Владычицы Небесной. Они выглядели до ужаса правдоподобно — точно заиндевевшие людские тела, белые от мороза.
На входе в святилище новоприбывшие встретили членов ордена и отца-настоятеля: монахи и послушники, обливаясь потом, таскали тяжелые тела неходячих больных. Настоятель, низенький и круглоплечий, точно крот, работал наравне с остальными.
— Мы пришли помочь, святой отец, — обратилась к нему Дорвен. — У нас есть еще телега и с полдюжины людей. Времени совсем мало.
Рядом со святилищем тянулась беленая стена, прорезанная черными и корявыми балками: лазарет. Резные ширмы отделяли каморки его обитателей от соседних.
Хагон улыбнулся Дьюранду.
— На самом деле не такое уж плохое местечко. Братья хорошо обращаются с людьми. Молитвы, пристойная еда, чистая одежда. Я, бывало, вспоминал старые навыки, когда кому из болящих требовался лекарь. Да и кладбище рядом — удобно, когда человек отходит. Не то что в городе, где покойников хоронят стоймя, до того там тесно.
За ставнями протрубил боевой рог.
— Пора бы нам поторопиться, — изрек Хагон.
— Ты совершенно прав, — согласился Дьюранд, и они принялись перетаскивать обитателей лазарета под дождь. Большинство тут было не столько больными, сколько старыми или увечными. Покой Девяти Спящих не предназначался для кричащих от боли раненых.
Дорвен руководила погрузкой снаружи, а слепой Хагон оказался верен своему слову, брался то за передний, то за задний конец носилок. Двигался по святилищу он уверенно и ни разу не споткнулся на лестницах.
Дорвен последовала за ними внутрь.
— Снова птицы. Как вчера. Но первая повозка уже нагружена, и я отослала ее.
Хагон, разумеется, не видел умоляющего взгляда, который она адресовала Дьюранду.
— Отлично, — отозвался Хагон. — Мы и вторую нагрузим в два счета.
И он с улыбкой тряхнул ручки носилок.
Внезапно откуда-то снизу раздался безумный вой.
— Мастер Хагон? — позвал издалека кто-то из братьев. — Ты не мог бы поговорить со старым Гизелером? Он нас не узнает. Твердит, что не знает, кто мы такие. Ты ведь пользовал его, когда он страдал печенкой, правда?
— И хорошо же он меня отблагодарил. — Хагон, опустив носилки, двинулся вперед, выставив вперед одну руку и зовя на ходу: — Гизелер, как это ты не знаешь наших славных ребят? Они всего-навсего меняли тебе постели последнюю дюжину лет с тех пор, как твой сын перестал посылать служанку.
Дорвен утащила Дьюранда назад, за идолов маленького храма: все они изображали детей с пустыми глазами.
— Дьюранд, ты принимаешь решения за меня.
— У нас нет времени.
— А когда же еще? Рядом со мной постоянно есть кто-то, кто берет на себя мои заботы. Хватит! Я хочу сама держать поводья.
Пара послушников деловито протопала мимо, таща на носилках очередного страждущего.
— Какие решения мы можем принять? — спросил Дьюранд. — То, что между нами происходит, — сущее безумие.
— Настоящий мужчина не бросает женщину, не найдя нужных слов. Ты не уйдешь от меня просто так.
Мимо пронесли очередные носилки, и Дьюранд утянул Дорвен глубже в тень. Даже такого мимолетного прикосновения оказалось слишком много для них. Дьюранд привлек возлюбленную к себе. Руки его, порабощенные внезапным порывом желания, гуляли по ее спине, лицу, шее. Они целовались, как утопающие.
