— А сколько осталось у Радомора?
Под сводами все еще эхом звучал стон города.
— Что? — переспросил Лис.
— Сколько людей у Радомора? Цитадель стоила ему добрую тысячу бойцов.
Где-то в толпе за стеной солдат плакал ребенок.
— Несколько тысяч, — отозвался сэр Кирен. — Четыре или пять.
Кирен глядел на толпу. Это он впустил всех этих людей — он и Дьюранд: больше, чем они могли приютить или прокормить.
— Сэр Кирен, — не унимался Ламорик, — а сколько воинов мы сумеем собрать? Если протянем время, чтобы они успели добраться до нас? Считая людей герцога Монервейского?
— Две тысячи, ваша светлость. Может, больше.
— А за сколько времени?
Кирен возвел взор к небесам.
— За сколько времени?
— Дороги размыты. Путь далек. Если герцог Монервейский сейчас в море, в Эвенсенде, он даже ничего и не узнает еще много дней. Наши люди будут тут гораздо раньше.
Если они вообще придут — теперь, когда город захвачен.
Дорвен глядела прямо в глаза Дьюранду, не обращая внимания на то, что кто-нибудь может это заметить. Тысячи легких дышали одним и тем же спертым воздухом. Пальцы ее впились в колено молодого рыцаря.
По толпе в Расписном Чертоге пробежала рябь.
— А нельзя как-то нанести ответный удар? Ночью, пока негодяй еще не разбил лагерь? Поверить не могу… Что там такое?
Герцог внезапно встал и протиснулся через кольцо стражи. Неужели вой города стих?
— Отец? — позвал Ламорик, но старик упорно прокладывал себе путь через толпу. Ламорик рванулся вдогонку, и Дьюранд с усилием тоже встал. Надо двигаться. Он зашагал следом. И где бы они ни проходили, все головы были повернуты к внешним воротам: двести человек на лестнице, пять сотен в узком внутреннем дворике, еще тысяча на ристалище — и из них всего несколько сотен тех, кто способен биться. Дьюранд заметил даже слепого Хагона Знахаря. Тот, вытянув шею, весь обратился в слух. Над стеной парили обрывки дыма.
Герцог и его сын остановились там, где ряд стражников и беженцев выглядывали через решетки наружу. Дьюранд шагнул на скользкую от крови мостовую.
На рыночной площади за воротами высилась, подобно потерпевшему крушение кораблю, исполинская фигура. Доспехи у нее на плечах были все истыканы стрелами, из-под искореженного шлема выбивалась густая патриаршья борода, черная от крови. Длинный меч задевал концом мостовую, волочился по ней, звеня в лад ветру и далеким крикам. На другой стороне площади стояло не меньше тысячи воинов.
Абраваналь убрал с лица пряди волос.
— Так вот кто явился говорить с нами? Вот, каких послов он шлет, этот человек, женившийся на моей дочурке?
За мощеной площадью двигались в тени на крышах домов силуэты людей. Руки у них были заняты.
Ламорик шагнул к решетке, готовый к отпору. В то же мгновение, как молодой лорд сдвинулся с места, Паладин вскинул к небу свой смертоносный клинок. И за спиной у него, за площадью, разразился самый настоящий ад.
Волна жара и света ударила в лица стоящим на ступенях. Однако в пламени этом можно было кое-что разглядеть: гнусные письмена, выведенные на захваченных зданиях. «Выдайте герцога и всю его семью — останетесь живы».
Абраваналь резко повернулся, глядя на освещенные пламенем лица стражников, нищих и горожан; вскоре рассказ о том, что они видели, облетит всю собравшуюся в тенях толпу: тысячи людей, запертых меж камнем и пламенем.
На площади разворачивали знамена с леопардом войска Ирлака, готовые рвануться вперед. Гигант Паладин протяжно взвыл, а над башней Гандерика раздались рыдания. Каждая огромная буква послания Радомора была начертана кровью.
Они возвращались через темные дворы и коридоры, изо всех углов которых выглядывали внимательные глаза. Но Дьюранд не мог заставить себя вернуться в маленькое святилище. Ища хоть немного простора и воздуха, он взбирался все выше по башне — мимо перешептывающихся на лестницах оруженосцев, пажей и горничных.
И чем выше он поднимался, тем громче становился вой. Дьюранд им дышал.
Последний шаг вывел его из темноты лестницы к пылающим отсветами огня укреплениям. За стенами замка горел Акконель. Отряды всадников двигались сквозь тьму, швыряя факелы в каждое открытое окно, — и ад распространялся все дальше и дальше. А к воротам текла толпа. Очень скоро все до единого горожане, надеявшиеся спрятаться и отсидеться в подвалах, будут выгнаны из укрытий безжалостным огнем.
Дьюранд зажмурился. Если бы Радомор одолел Ламорика или увез его в Ферангор, улицы древнего города сейчас спали бы мирным сном. Если бы король заточил Ламорика в Орлиной горе или Ламорик погиб перед воротами, Радомор не потревожил бы этот город.
А какая часть вины за катастрофу лежит на нем, Дьюранде? Он ведь внес свой вклад в спасение Ламорика — а теперь вот задумался о цене, которую пришлось — и еще придется — заплатить. Невыносимые мысли.
Вой звучал все громче. Дьюранд посмотрел вниз. Толпы народа спешили, обгоняя пожар, найти спасение в гавани. Однако в мгновение ока пламя перекинулось на гавань.
— Воинство Преисподней! — ахнул Дьюранд, когда густой дым скрыл от его глаз жуткую картину.
Через некоторое время ветер слегка рассеял дым, и молодой рыцарь увидел лишь странную рябь на стенах, ведущих к озеру — как будто с укреплений свешивали постиранное белье. Когда эта «стирка» свалилась в воду, Дьюранд наконец понял: то были люди — мужчины, женщины и дети. Это они падали с высоких стен. Они спускали друг друга вниз, насколько хватало рук, — но стены были добрых десяти фатомов вышиной, и кто знал, что ждало внизу: вода или каменные причалы.
Дьюранд вспомнил жестокое предложение Радомора. Сколько жизней можно было спасти, просто-напросто вышвырнув за стены Абраваналя и его родных? Еще одна невыносимая мысль.
За спиной у Дьюранда хлопнула дверь. Обернувшись, он увидел, что Дорвен смотрит на окутанное дымом небо.
— Как Альмора?
Дорвен слабо улыбнулась.
— Очень занята заботами о детях и лошадях. И о том кто будет за ними приглядывать.
— Вряд ли за конями будет хороший уход.
— Я подгадала, чтобы патриарх ей все объяснял.
— Оредгар? У старого жреца такой взгляд… Как посмотрит, недолго и поседеть.
— Альмора в него прямо впиявилась. По-моему, она думает, у патриарха на все найдется ответ.
— Не удивлюсь, коли так оно и есть.
Дорвен направилась к парапету.
— Как быстро распространяется пламя.
— Не смотри.
Она остановилась, когда отсветы зарева коснулись ее лица.
— Помню, как я впервые попал в Акконель, — произнес Дьюранд из тени. — Мне было тогда лишь семь зим отроду — и все их я провел в горах, подле материнской юбки. Меня привез оттуда один из рыцарей моего отца. Стояла весна — совсем как сейчас. Я был привязан сзади к седлу моего провожатого, почти незнакомца. Помню Бейндрол — такой широкий в зеленой долине. Помню Ротсильвер — точно снежная корона на холме. И наконец — Акконель на Сильвемере. Высокие стены, аза ними — паруса.
