Мара в это время устроился возле одного из прибывших с горы валунов, с корнем в одной руке и ножом в другой. Камень, отмытый дождем и высушенный утренним солнцем, заменил ему разделочный стол. Мара нарезал корень тонкими пластинками и разложил их на камне — зелье, которое готовил наш уважаемый алхимик, тоже требовало просушки.
Закончив возиться с одеждой, мы решили провести ревизию съестных припасов. Их оставалось не так уж и много: небольшой кусок козьего сыра, уже изрядно заветренного; кусочек сушеной козлятины; две банки консервированной рыбы; несколько помидор-сливок, взявшихся черными пятнышками; немного риса; с полкило макарон; граммов пятьдесят растительного масла на дне бутылки и одна лепешка. Я развел костер, дал воде закипеть, высыпал в котелок макароны. Лепешка, которая еще вчера была эталоном твердости и нашей последней надеждой на то, что с этим сухарем мы не умрем с голоду, сейчас напоминала кусок сырой глины, раскатанный в блин. Выкидывать лепешку я посчитал непозволительной роскошью, поэтому отнес туда, где Мара просушивал нарезанный корень, и положил на свободный валун.
В кипящие макароны я высыпал банку ставриды в масле и два нарезанных помидора, посолил. К этому времени Мара закончил колдовать с корнем и присоединился к нам. Уже сидя с миской, полной этого импровизированного супа, я вспомнил о лепешке, поставил миску на землю и направился к валунам. Обойдя палатку, я заметил, что камень, на котором сушился нарезанный корень, опоясан светло-коричневым узорчатым канатом, поблескивающим на солнце. Я сделал еще два шага, прежде чем до меня дошло, что это такое. Я остановился метрах в четырех от валунов и молча наблюдал, как сходящий на нет канат утекает за камень, а с другой стороны появляется сердцевидная светло-коричневая голова с темно-серой каемкой над глазами. Гюрза — я видел этих змей на фотографиях.
Змея подняла голову сантиметров на тридцать над землей и замерла, уставившись на меня. Она не шипела, только ее черный рассеченный язык-иголка, то выскакивая, то исчезая, пробовал воздух на вкус.
— Мара, — позвал я, не оборачиваясь. — Кажется, у твоего корня появился сторож.
— Что?
— Иди сюда. Только не торопись.
Черные немигающие глаза-щелочки по-прежнему следили за мной. Мне показалось, что в этом взгляде присутствует что-то оценивающее. Впрочем, у меня всегда было богатое воображение.
— Вот черт! — вполголоса выругался Мара за моей спиной. Гвоздь, только не дергайся!
— Расслабься, парень, я в порядке. Да и не выглядит она раздраженной. Просто пришла познакомиться, наверное.
Я медленно сделал шаг в сторону и скосил на Мару глаза, так, чтобы гюрза оставалась в поле зрения. Змея чуть заметно повела головой, отслеживая мое движение. За плечом Мары показалась физиономия Кислого. Пару секунд суть ситуации просачивалась Кислому в сознание, потом его лицо посерело, и он шарахнулся назад.
— Надо что-то делать, — тихо сказал Мара. — Я схожу за палкой. Ее надо прогнать.
— Нет, — сказал я с непонятно откуда взявшейся уверенностью. — Она сейчас уйдет сама.
Не знаю, почему я так решил. Змея не вызывала у меня чувства опасности, напротив, мне казалось, что ей просто любопытно. Я сказал ей:
— Ты пугаешь моих друзей. Мне тоже было приятно с тобой встретиться. А теперь, может быть, ты нас оставишь?
Змея качнула головой, опустилась на землю и улизнула за камень. Через секунду мы увидели, как она пересекла глиняный шельф и скрылась в траве.
— Гвоздь… — тихо выдохнул Мара, его лоб покрывали крупные капли пота. — Ты сошел с ума…
— Чего же это?
— Ты разговаривал с азиатской гадюкой, укус которой почти всегда смертелен. В нашем случае — это стопроцентная смерть, потому что противоядия у нас нет.
— Не верю своим ушам! Ты не взял противоядие?! А я собирался ее погладить…
— Гвоздь, прекрати!
— Расслабься, Мара. Змеи в агрессии шипят и дергаются. Эта не проявляла признаков волнения.
— Откуда ты знаешь?! Ты что, герпетолог?! — Мара повысил голос, что само по себе было почти так же неожиданно, как появление змеи.
— Да успокойся ты! Ничего же страшного не случилось.
— Ты сошел с ума… — гораздо тише повторил Мара. — Ты знаешь, что змеи глухие? А ты ей: мы с тобой одной крови…
— Вот кто у нас чертов герпетолог. Если ты знаешь про змеиный слух, то мог бы и смекнуть, что нападать она не собирается. — Я поднял с камня лепешку, корка которой успела подсохнуть, подошел к Маре, положил руку ему на плечо, широко улыбнулся, добавил: — К тому же она ведь услышала, да?
— Это меня и пугает…
Мы нашли Кислого возле костра с палкой в руках. Он все еще был бледен и дрожал. Я подумал, что если бы у Кислого был хвост, он бы его непременно поджал.
Впереди меня землю прочертила крылатая тень. Я поднял голову и увидел беркута, он был совсем низко, метрах в семи. В его раскинутых коричневых крыльях я отчетливо различил росчерки белых перьев и двухцветный клюв — желто-белый у головы, черным крюком загибающийся книзу. Коричневые глаза с черными зрачками смотрели из-под нависших бровей внимательно и сурово. Хищник был воплощением силы, грации и величия. Беркут плавно описывал вокруг меня дугу. Я помахал ему, как при первой нашей встрече, и он точно так же взмахнул крыльями, набрал высоту и взял курс на Казыгурт.
Мара смотрел на меня очень внимательно, и на дне его голубых глаз я видел тревогу. Я вдруг понял, что Мару испугала вовсе не змея, явившаяся посмотреть, кто отважился выдернуть корень, и не беркут, патрулирующий небо над нашим лагерем, но сам факт их появления. Мара, привыкший во всем искать смысл и отслеживать связи, уже сделал какие-то неутешительные для него выводы. Секунду спустя он подтвердил это.
— Знаешь, Гвоздь, — ровно произнес Мара, — некоторые легенды гласят, что такие растения, как мандрагора, имеют духов, которые ее защищают. Эти духи, как правило, опасные твари.
Вот чего опасался наш философ. Духов растения, материализовавшихся в животных. Но змея и птица — я не ощущал агрессии с их стороны. Напротив, я чувствовал какое-то расположение, словно мы были заодно, будто мы делали одно общее дело. Я подумал, что, может быть, они мои… союзники?
— Мы с тобой тоже опасные твари, — возразил я. — Но это не значит, что мы убиваем всех подряд.
Мое замечание Мара проигнорировал, он гнул свое:
— Я думаю, что мандрагора настроена к тебе благосклонно.
— Почему же ко мне? Ты же ее выкопал.
— Но именно ты с нею сольешься. Наверное, именно поэтому духи мандрагоры явились на тебя посмотреть. Им нужно было решить, достоин ли ты их выбора.
— А кто-то меня еще называл сумасшедшим, — ответил я с улыбкой и заглянул Маре в глаза.
Но в его глазах я по-прежнему не находил ни иронии, ни юмора — Мара был серьезен и даже озадачен. Я подумал, что он все-таки многого мне не рассказал. Например, о своем отношении к мифам о мандрагоре. И еще я подумал, что, может быть, Мара так взволнован, потому что змея и птица — это знаки, указывающие, что мы на верном пути?
