– Эй, Тита моя, – радовался Песах, глядя на нее с высот рая небесного, – да, да, пасук этот, повеление это и есть верный совет, как преодолеть реку Самбатион.
Но он был бессилен. Руки его были коротки прийти и помочь.
* * *
Граф Йудан из дома Лопатиных покинул свое графство на берегу моря тотчас же с появлением слухов о том, что Ахава с его ратниками-слепцами видели живым на севере Италии, на берегу мощной реки. Об этом сообщили корабелы-викинги.
Граф сказал жене:
– Как человек военный, я уверен: тот, кто в течение четырех лет существует и продвигается к своей цели, набрался огромного опыта и своего добьется. Этот парень стоит намного больше, чем я представлял. И мы двинемся к берегу реки, границе Хазарии, чтобы там его ждать.
– Да, любимый, – сказала графиня, – немедленно покинем это место, ибо никаких душевных сил нет сидеть здесь и ожидать вестей о пропавших наших детях.
Придя в тот пчелиный угол земли, он раскинул свой лагерь – матерчатые и кожаные шатры для себя и своих людей.
Кончилось время одиночества в этом в прошлом заброшенном уголке земли. Стало там весьма тесно и шумно.
Однажды вечером сидел граф с женой и Титой с ее сыном за субботним ужином. Все разговоры вертелись вокруг одного: как вернуться в Хазарию после того, как Ахав отыщет детей.
«Он их непременно найдет, он одолеет все трудности, природные и человеческие. Я в этом абсолютно не сомневаюсь, – сказала Тита, – но Самбатион не даст ему перейти».
«Настал бы только этот миг» – сказала седеющая графиня, давшая обет не красить волос до тех пор, пока сыновья не вернутся из плена, – увидеть их, и я побегу босиком через ручей, чтобы только их обнять, дорогих моих Йоселе и Янкеле». Все навострили уши.
«Пересечь ручей, графиня? – спросила Тита. – Но вы же не сможете вернуться».
«Даже бес не сможет помешать матери обнять детей и вернуться, – сказала повивальная бабка детей графини. Ведь бес останавливает не всех, возвращающихся в Хазарию.
«Не вернемся, так не вернемся, – сказала графиня, – обниму детей, и мы вместе пойдем в места, где проживают иудеи во множестве, к примеру, в Испании. Там правят мусульманские цари, но я буду среди иудеев. А мусульманским властителям расскажу об элитарном государстве иудеев – Хазарии. Они-то знают об этой империи иудеев, властвующей над народами и нациями».
Вокруг стола царило молчание.
«Если бы только можно было летать» – раздался голос повара из армии Ахава, подающего на десерт медовый торт, усыпанный лесными ягодами.
«Что? – рванулась к нему Тита, опрокинув стакан красного вина на скатерть. – Что ты сказал, повар?»
И не ожидая ответа, пробормотала:
«Человек рождается на страдания, как искры, чтоб устремляться вверх».
Повар смущенно спрятал руки под фартук и, заикаясь, заговорил:
«Большой путь проскакал я верхом весь затянутый в ремни, пока сегодня утром добрался сюда. Яблоки оказались сморщенными, но съедобными. Но кто прислушается к повару? Вот я и скакал два часа в одну сторону и два часа обратно, чтобы привести хорошие яблоки».
Он словно бы не слышал, что сказала Тита, боясь, что его снова обвинят в каких-то неосуществимых планах и мечтах о полете.
Но Тита, вся светясь, сказала ему:
– Спасибо, Омри.
Да, назвала меня моим именем, вспоминал потом повар, повторяя слова:
«Человек рождается на страдания, как искры, чтоб устремляться вверх».
«О, госпожа, и ваше сиятельство, граф, как удивительно прекрасна эта строка, – лепетал повар. – Я, конечно, все время провожу среди кастрюль, господа, мой граф, и стараюсь готовить разные блюда с медом. Готовлю гречневую кашу, что умертвила, с Божьей помощью, всех свиней, но никто не хочет есть блюда, приготовленные мной из гречки. Я беспокоюсь обо всем, чтобы было достаточно соли и крутых яиц в субботу. Всё это нелегко, но очень редко я удостаиваюсь благодарности, как и эти вороны, которых расстрелял Каган и пустил в себя стрелу».
Вообще-то, повар не тот человек, которым следует заняться в конце книги, и мы не будем здесь описывать его личность и то, что он держит в своем сундуке. И все же я очень его уважаю за то, что он был первопроходцем в изготовлении блюд из гречки.
Позднее он говорил, что идея привести Ахава обратно в Хазарию по воздуху с помощью соколов, держащих в клювах сеть, было целиком его. Плод его предвидения и реализации. Это абсолютно неверно. Но в той вечерней беседе, соединились искры трех мозгов, и один из трех был повар.
«Я думал, – сказал он, – что надо учиться летать. Так мы сможем преодолеть ручей. И пусть он кипит, сколько хочет. Тому, кто летит в небе, бес не может нанести вреда. Я видел этого беса. У него нет крыльев».
«Разрешите, Ваше сиятельство, – начал он в тот вечер, боясь, что граф его прервёт, но тот с интересом продолжал его слушать. «Если разрешите, я покажу вам план этого полета».
План казался мечтой. Повар начертал на коже точные рисунки и детали летательных аппаратов, и людей, которым дадут крылья. Даже клювы чаек нарисовал повар Омри в чертежах.
Все понимали, что ничто из этого не взлетит. Такие идеи в немалом количестве, как и другие дебильные патенты, хранились в архиве странных вещей в библиотеках Хазарии.
И все же граф поблагодарил его за то, что он вложил столько сил в эту идею, и похвалил запеканку с луком, которую тот приготовил в один из осенних праздников. Граф это запомнил.
В тот день повар вернулся к кастрюлям и выпечке, вспоминая, что даже назвал ту запеканку с луком – лопатинской запеканкой в честь графа.
Этот рецепт не был потерян во времени, а был взят в Польшу, затем появился в поваренных книгах и рецептах, публикуемых газетами. Сари Ански внесла его в выставку еврейских блюд в башне Давида, в Иерусалиме, но увольте меня и не заставляйте здесь писать о хазарских источниках еврейских яств.
Я очень уважаю повара Омри (и вовсе это не Омри из «Библиотеки» – буфета Дома писателей в Тель-Авиве, который закрылся. От этого проиграли журналисты. Омри – брат Идит и Шмуэля, сына брата моего Йосефа. Господи! Только сейчас я понял связь между этими именами).
Я очень его уважаю этого толстяка, умеющего готовить каши, супы и блюда из гречки, уважаю за его фантазии и упрямство. В Хазарии не было нехватки в еде, не было голода. Но когда однажды такое случилось, вспомнили о гречке, но это было через много лет после его смерти, после того, как Хазария ослабела от лживых союзов с соседями и нападений банд, что только кровопролитие может их успокоить.
И все же, как бы мы не уменьшали его вклад в идею полета, свое он внес. И Ахав вернулся полетом, который Деби никогда не забудет. Ох, какой крик она издала, увидев его летящим над Самбатионом! И крик долетел до него и наполнил его счастьем.
