«Думаешь, сегодня ты бы могла любить мужчину, который в твоих глазах чёрств?»
«Думаю, что нет».
«Ага».
«Я думаю, что нет, но, в конце концов, он исполнил свой долг».
«И потому ты огорчена, что оставила его тогда?»
«Может быть».
«Сколько тебе тогда было лет?»
«Семнадцать».
«А сколько тебе сейчас?»
«Сейчас?»
«Да».
«А-а-а…»
«Она не хочет сказать. Все в порядке. Женщина не должна открывать свой возраст», – сказала психолог.
«Мне тысяча лет, и еще сто, и еще десять, и еще один год.
Смех в студии. «И еще месяц, и еще неделя…» – продолжает ведущий программы, радуясь тому, что и ему удается вставить слово в общее веселье.
«Это прекрасное определение, – говорит психолог, – и так ты себя чувствуешь?»
«Не знаю, что вам ответить на это».
«Ладно, – говорит психолог, – перейдем к другой теме, только согласимся, что прошло много времени с тех пор, как ты его оставила. И, несмотря на это, ты его не забываешь, и это тебя всё еще мучает».
«Да, верно».
«Когда вы еще любили друг друга, вернее, когда ты любила его, кто, по-твоему, любил сильнее, ты его или он тебя? У кого из вас двух был страх быть оставленным?»
«Это началось с того, что я любила его и желала его. Но очень скоро его любовь ко мне стала сильней и сильней, так, что в какие-то мгновения я думала, что теряю власть над тем, что происходит. Это меня немного пугало и стало от него отталкивать».
«Что? – спросил ведущий программы, и боль ощущалась в его голосе, почти крик. – Что? Потому что он слишком тебя любил?»
Эта агрессивность породила с ее стороны молчание.
«Не знаю», – забормотала она.
«Так оно, – сказал ведущий. Деби согласилась с ним: так оно. Психологи пытались вмешаться, видя, как диалог принимает непрофессиональное и напряженное направление.
Хотел бы я видеть вас, пытающихся прервать беседу в прямом эфире, когда ее ведет опытный ведущий, владеющий микрофоном и студией.
«Что это у тебя за игры?» – спросил он Деби. Психологи глубоко вздохнули, и вздох этот был хорошо слышен в микрофон.
«Это не игры, – сказала Деби слабым голосом. Стало тихо. «Я не забыла его, и не забуду». Деби продолжала спокойно, задумчиво: «Я думаю, что именно потому, что он так любил меня, он остался во мне, даже если я его не любила. Может, он хорошо сделал, что так любил меня. Не знаю».
«Ты говоришь о себе так, словно ты управляема его чувствами», – сказала психолог, – какие у тебя ощущения?»
«Я не знаю. Я бы так хотела полюбить кого-то».
«Ни разу не любила?»
«Я не уверена. Были случаи, когда мне казалось, что любила, но я не уверена. Может, я любила его, тогда, в начале. Начало было иным».
В голосе ведущего слышался гнев: «Не думаешь ли ты, что немного переборщила? Да, нет, да, нет. Что ты хотела с ним сделать? Убить его? Растоптать?»
Два психолога вскочили одновременно, и голоса всех смешались. Главное в этом месиве было: Господи, Боже. Сиди спокойно, если ты не в силах вести такую тонкую беседу.
«Да, все в порядке, – сказала Деби, – знаете, что? Я помню один день, когда мы сидели по обе стороны стола, друг против друга, и он заставлял меня таять в потоке и патоке слов любви. Приятных, надо признаться. Говорить он умеет. Он умеет заставить себя слушать, ибо попадания его точны и неотразимы. И вот однажды, когда он говорил больше, чем надо, он сам сказал: «Хватит, я говорил чересчур много». Я сказала: «Верно». И тогда он сказал: «Но ведь моя роль – создать близость любой ценой и в любой форме. Такие слова нельзя говорить каждой». Он имел в виду, что тем, что я слушаю его, он добивается близости».
«И что ты ему ответила?»
«Только кивнула головой. Он был прав. Он добился успеха. Он остался во мне навсегда. Может, это благодаря неестественной, невероятной любви, ибо нормальной любви он не мог достичь».
«А любить его, как любят нормального мужчину, ты больше так и не сумела?» – спросил ведущий, пытаясь вернуть себе голос.
«Нет».
«Могла бы ты не любить, а принадлежать кому-либо, который тебя не любит?»
«Это не то, чтобы принадлежать ему. Ты не понимаешь. Но да, смогла бы».
«Скажи мне, – сумела, в конце концов, пробиться психолог, – видела ли ты Ахава когда-либо после того, как оставила ваш хутор?»
«Да, – сказала Деби, – в один из дней он появился на хуторке, почти через два года после того, как ушел оттуда. Явился внезапно. Без жены.
Он оставил ее дома с ребенком, то ли сыном, то ли дочкой. Нельзя было даже знать, кто родился. И знаешь, что меня рассердило? Что я первая начала с ним говорить, и голос мой дрожал. Но как только он мне ответил, я поняла, что всё еще меня любит. Не перестал меня любить даже на миг. И я мгновенно замкнулась. И тут же начала говорить, что наши отношения перешли в новый этап, и еще несла какие-то ужасные вещи».
Глава девяносто пятая
Сердце Ахава чуть не выскочило из груди, когда он увидел издалека маленький хуторок пчеловодов. Уже в Кохоли, когда весь город возбужденно шумел вокруг их небольшого своеобразного войска, волны счастья и тошноты атаковали его одна за другой при мысли, что через три дня он увидит Деби. Может быть. Ибо Ахав не был уверен, что Деби находится там.
В Кохоли ему тут же стало известно, что в городе ее нет. Единственно, что могли ему рассказать: два-три года назад она была здесь вместе с ее братом Довеле. После нескольких месяцев одинокой и замкнутой жизни явился граф из Лопатина. С ним вместе она вернулась на хутор. «Когда же они покинули место, – добавила приятная на вид старуха, – ворон привел к ее исчезновению. Это птица ужаса из детских снов». Там ли Деби или нет, невозможно знать. Брат ее Довеле, который в первые месяцы еще знал, где она, тоже оставил Кохоли и увез с собой шестнадцатилетнюю, самую красивую девушку города по имени Михаль, как Михаль дочь Шауля. Имя это новое во всем городе, а, быть может, во всей стране. Это имя дали ей родители – поэт и поэтесса.
Ахав со своей небольшой странной армией пришел в Кохоли в солнечный полдень. Крикливо яркие цветы в вазонах вокруг домов не могли скрыть подозрительность на лицах жителей. Чувствовалось, что все следят за ними, как животные, полные изумления и страха.
Ахав уже привык к этим взглядам людей, замкнувшихся в стенах домов в городках, усадьбах, селах, которые они проходили. В одном доме две девушки, в другом – три, в третьем – одна, и ни одной симпатичной, и все они толпятся у окон и во все глаза смотрят на войско и Миху, И всё это выглядит для них странно. Мужчина с пронзительным взглядом и высокими скулами вызывает у них уважение. Он едет на коне, сабля на ремне за его спиной, кинжалы и топор приторочены к его поясу. Рядом с ним тоже на коне – юноша с тонкой фигурой и ясным прямым взглядом, и во всей его осанке нельзя ошибиться: он из страны Израиля. А за ними – ряды слепцов, держащихся друг за друга, и каждый ряд выглядит как многоножка, а не как воинское подразделение.
