«Вернешься, посмотрим. Кто знает, что произойдет до твоего возвращения. Ты ведь знаешь, что не каждый день, и не каждого я задерживаю. Тебя я обязан задержать. Но, быть может, когда вернешься, все будет по-иному».
Естественно, это были пустые слова, единственная цель которых была – сбить с толку грозно настроенного Ахава. Потому не принял он их близко к сердцу, как и отверг любую любовь, кроме любви к Деби. И к Тите. Да, у любви есть разные формы. Кроме одной все остальные лишь для того, чтобы сбить человека с толку.
Сказал Ахав бесу:
«Я понял. Все мои надежды развеялись, но и в твоих надеждах участвовать не собираюсь. Возвращаемся к войне. Дай Михе выйти из воды, и я тебя отпущу».
«На этот раз я первый» – сказал Змей.
Но Миха первым вырвался из кольца угрей, и только затем демон нырнул.
Ахав про себя принял предложение демона. Даже если он сумеет привести захваченных детей к реке Самбатион, перейти в Хазарию он не сможет. Больше судьбой ему не дано.
На следующее утро он вызвал демона и записал весь путь в похищенных детей.
Глава девяносто седьмая
Семь лет спустя Ахав вернулся с двумя детьми – юношами, почти взрослыми мужчинами, с погасшим взором, забывшими язык и пристрастившимися к алкоголю.
Одного Ахав нашел в городе Калката, недалеко от Рима, на вершине горы застывшей желтоватой лавы, возвышающейся над разбросанными во все стороны холмами. У подножия горы текла речушка с небольшим водопадом. Юноша был выкуплен за синюю краску до того легко и быстро, что слепые ратники-болгары, сопровождавшие Ахава, решили немного усложнить это событие в рассказах внукам в Болгарии.
Второго нашли в каменном замке-крепости семьи Орсини, чьи стены и башни возвышались над озером Брачано, в половину дня ходьбы от Рима. Озеро чудесно, воды его прозрачны, так, что видны водяные растения, и ветер витает над поверхностью вод.
Никаких обсуждений о купле-продаже даже быть не могло. Герцоги дома Орсини были предупреждены главой церкви и главами монастырей: ни в коем случае не отпускать принца-иудея. Он – заложник христианства. Рабская привязанность его к горькой и есть доказательство срама и низости иудеев, наказанных этим за то, что не верили в сына Божьего, который и есть Бог. Он и уничтожил их мозаики, потолки их дворцов, выложенные слитками золота, все их мощное и влиятельное еврейское государство в сердце мира. Запрещено даже упоминать имя их государства, деяния его царей, роскошь его городов и даже финансовые его расчеты.
Но слепцы пришли ночью, вскарабкались, подобно паукам, на стены и башню. Слепота неимоверно усиливает другие органы чувств. Ветер, касающийся лба, указывал, что они приближаются к стенам, сердцебиение давало знать о возможностях человека, слабые голоса камней повествовали о дурных намерениях. Воздух озвучивал в их ушах напевы их же гнева и верности, и в этих напевах было начало и конец всего.
В темноте тело принца Орсини было опущено на густые колючие кусты у берега озера, в небольшом его труднопроходимом заливе.
Ахав еще рассчитался за информацию, весьма точную, с человеком в ресторане Понте-Милвио. Оплата синим камнем была достойной.
* * *
Семь лет слепцы ждали на берегу реки Самбатион Ахава, который шел холмами и долинами, расщелинами между светом и тенью. Шел под маской слепца, одного из мучеников-пилигримов, скитающихся в одиночестве – в поисках святых плачущих мощей. Ладонь его сжимала меч предков из поколения Давида-псалмопевца с магендавидом в конце острия. Семь лет неустанно шагал, пока не завершил дела свои во всех артериях, пронизывающих вдоль и поперек христианский мир.
В течение семи этих лет не раз припадал Ахав лицом к земле, и умолял: «Кто даст мне милость вернуться в Хазарию». Затем вставал, отбрасывал страх, одолевал ностальгию, стирал память о Деби – и продолжал свой путь.
Все эти годы, лишенные своего предводителя, ратники-слепцы расположились станом в небольшом уголке земли с пчелами. С ними находился и граф с небольшим войском, женой и старухой-матерью. Там же обитала Тита с сыном, рожденным от Ахава, ожидающим отца, чтобы тот дал ему имя. Там были также дрессировщики соколов, которых было восемьдесят сильнейших, взлетающих с рук и возвращающихся в руки.
Тита с сыном приехала в стан на зеленого цвета арбе с высоченными колесами. Тита и Деби оглядели друг друга.
«Какие глаза», – сказала потом Деби сестре, как бы гордясь выбором Ахава. Защемило сердце, но лишь на миг. Тита была воистину красавицей, с высокими скулами, чудесными глазами и царской походкой.
«Так вот она, Деби. подумала про себя Тита, на миг даже разочарованная выбором мужа, явно лишенным вкуса. Мужчины, что с них взять. Глупы невероятно.
И взгляд ее сверкнул, как у тигра, который схватил жертву, и уволок в кусты. Не знаю, что он в ней нашел. Симпатична. Большая грудь. Но, в общем-то, весьма обычная девица.
Ладно, чего уж там: что нашли другие люди в тех вещах, во имя которых шли на смерть? Что нашли мы, целый народ, вот уже две тысячи лет, в стране Израиля? Кто-то может вправду это понять?
Шли годы. Ратники-слепцы приводили пленных женщин, безобразных для зрячего, но прекрасных для слепцов. И они беззаветно влюблялись в них через прикосновения, ощущая чудную женскую податливость кончиками пальцев. И рождались у них сыны и дочери.
Угол земли с пчелами уже не был, по сути, углом.
«Я даже не знаком со многими» – сердито говорил Гади жене своей, королеве, но не было у него причин гневаться. Казна наполнялась золотыми монетами и слитками чистого золота. И в драгоценных камнях не было недостатка. Все это хранилось в улье наиболее жалящих пчел.
С момента, как население края стало множиться, Гади начал выращивать рой остро жалящих и гневающихся пчел. «Только в пику ворам и корыстолюбцам Бог сказал: «Да будет жало!» – Смеялся Гади, веселя королеву, когда обозленные пчелы гневно жужжали вокруг его головы.
«Хватит, успокойтесь, я ведь пришел вас покормить» – показывал им Гади кувшин с сахарной водой. Но и его жалили каждый раз, когда он открывал крышку улья.
Думаю, это единственный в мире случай выращивания сторожевых пчел, и не говорите мне, что это плохая идея.
Тита следила за всем этим, но не могла сидеть, сложа руки, в то время как муж ее где-то воюет и прокладывает свой путь в неизвестное. Она листала бумаги о встречах с бесами, которые оставил Ахав, пытаясь обнаружить в них какой-либо намек на тайну. Переворачивая один из черновиков, который Ахав не посчитал даже нужным перебелить, она обнаружила на обратной стороне полустертую надпись и была поражена красотой строки: «Человек рождается на страдания, как искры, чтоб устремляться вверх».
Она повторяла эти слова и так и этак, словно пробовала на зуб золото строки из ТАНАХа. Она вспоминала ворон, о которых часто думала, ворон, которых расстрелял Каган в те дни, когда они еще жили в столице Хазарии Итиль.
