– Это зависит от того, будут ли у вас селверы для такого путешествия, – ответил я. – Пешком – дней десять, если вы будете идти быстро. И еще пара дней на спуск к Лекенбрейгу.
– У нас есть монетки для того, чтобы нанять селверов.
– Деньги, которые вы украли у картежников, – резко бросил я.
– Верно. – Блейз с любопытством взглянула на меня. – играла с богатыми бездельниками, которым урок пошел бы только на пользу. Деньги для них мало что значат, и я не испытывала угрызений совести, облегчив их кошельки, когда у нас не было ни гроша даже на еду. Я жульничала, знаешь ли, хотя вряд ли в этом была нужда: мальчишки оказались никуда не годными игроками. Ну а уж потом Флейм прикарманила денежки. – Блейз склонила голову к плечу и посмотрела мне в глаза. – Ты в самом деле такой честный человек, Келвин Гилфитер, или ты просто еще один праведный лицемер?
Мне с трудом удалось сдержать гнев.
– Мы на Небесной равнине не воруем. И купить что-нибудь тебе тоже окажется нелегко. Мы не пользуемся деньгами.
Блейз встретила мои слова с недоверием.
– Зачем пользоваться деньгами, если покупать нечего? – стал я объяснять. – Все, что нам нужно, мы получаем и так. Когда мне нужен новый тагард, кто-нибудь его мне соткет. Когда дети ткача болеют, я их лечу. Когда нужно починить мост, этим займутся все жители тарна. А уж если нам потребуется что-то, что можно раздобыть только на побережье, мы можем попросить деньги из сокровищницы Небесной долины.
– А эти деньги откуда берутся? – все еще скептически поинтересовалась Блейз.
– Тарны продают излишки шерсти в Мекатехевене.
– Тарны? – переспросила Флейм.
– Вы, наверное, назвали бы это деревней – десять домов, расположенных рядом. Тарн распоряжается тысячей селверов, по сто голов на дом. Обычно в каждом доме живут десять человек. Таким образом, тарн – это сотня горцев.
– А что такое тагард? – продолжала расспрашивать меня Флейм.
Я показал на шерстяное полотнище, которое носил поверх штанов и рубашки. Тагард служил плащом или шалью, а то и одеялом в случае нужды.
– Вот это он и есть, одежда всякого жителя Небесной равнины – и мужчины, и женщины. Приверженцы старины вроде моего дяди Гэрровина носят под тагардом только белье, а я предпочитаю надевать еще и штаны.
– Шерсть селвера, – сказала Блейз, потрогав ткань.
Я кивнул.
– Это расположение клеток говорит о том, что владелец принадлежит к дому Гилфитеров, а сочетание темно-зеленого и красного указывает на наш тарн.
Поняв все значение сказанного мной, Блейз подняла брови.
– На Небесной равнине трудно остаться неузнанным, верно? Так объясни мне, как же нам выжить в ваших краях, раз мы не сможем купить ничего, что нам нужно?
– Если к вам отнесутся с симпатией и доверием, то вам дадут или одолжат все, что вам требуется. Если же нет, вас отведут к началу спуска и предложат убираться.
– Гэрровин говорил, что Небесная равнина – это рай.
Я с недоверием поднял брови: уж я-то знал своего дядюшку.
– Он также говорил, что рай должен иметь свои правила. И то, что для одного человека – рай, для другого – ад, – добавила Блейз.
Вот это было уже больше похоже на дядины высказывания.
– Гэрровин всегда слишком много болтает. Он ведь проводит дома от силы месяц-другой зараз, а потом снова отправляется в странствия. Это само по себе – нарушение наших традиций. Для дядюшки делается исключение из-за его врачебного искусства: он говорит, что путешествует ради расширения медицинских познаний. Я-то подозреваю, что истинная причина в другом: для него на Небесной равнине слишком много ограничений. Тем не менее он каждый раз, когда возвращается, обучает нас многим новым приемам, так что старейшины терпят его чудачества. – Я помолчал, потом уточнил: – Дело в том, что наша среда обитания очень хрупкая, и мы выживаем только потому, что соблюдаем ограничения и придерживаемся правил. Да, Небесная равнина – рай, но только этот рай не просуществует долго, если все мы начнем поступать, как каждому вздумается. Таков парадокс: райская жизнь имеет свою цену, а потому для некоторых оказывается адом.
Когда я договорил, обе женщины некоторое время молчали. Потом Флейм протянула мне свою культю.
– Скажи мне, Келвин, – начала она, явно желая переменить тему, – что ты видишь?
Я не понял ее вопроса.
– Ты говоришь о своей руке?
– Да.
– Она была ампутирована выше локтя, и ампутирована не очень давно. Зажила рана хорошо.
Флейм взглянула на Блейз.
– Вот видишь, я же тебе говорила.
Не знаю, что Флейм при этом сделала, но что-то она сделала определенно: Блейз отшатнулась, как если бы в нее чем-то кинули. Единственным, что я заметил, был сильный запах того благовония, которым пользовалась Флейм. Она часто так пахла, и аромат дразнил меня, потому что я никак не мог найти ему название. Сейчас запах был таким сильным, что почти вызывал отвращение, но я так и не мог сообразить, что же он мне напоминает.
– Он обладает Взглядом, – заключила Флейм. – Он понял, что моя рука, которая выглядит целой и здоровой, – иллюзия. И все-таки он не заметил волшебного огненного шара, который я только что кинула в него. Он не пригнулся.
– Я-то и видела, и пригнулась, – сказала, хмурясь, Блейз. – Я почувствовала твою магию, и этого оказалось достаточно, чтобы я машинально отшатнулась. А он не видел и не почувствовал ничего: он даже не моргнул. – Она с интересом посмотрела на меня.
– Что за шар? – озадаченно спросил я.
Флейм недоверчиво покачала головой.
– Ничего не видел, говоришь? Ни иллюзии, ни созданного силв-магией светящегося шара? Что же он за человек?
– Рационально мыслящее существо, – проворчал я.
– Не может же он притворяться? – спросила Флейм, сомнения которой явно не рассеялись.
Я заскрипел зубами.
– Знаете что? Меня очень раздражает, когда обо мне говорят так, словно меня тут нет. И мне начинает казаться, что у вас обеих сильный приступ морской лихорадки. Я не верю в магию, потому что ее не существует. Вы обе уже вышли из возраста, когда позволительно верить в заклинания, приметы и легенды. Вы еще скажите мне, что Дастелы ушли под воду по злой воле дун-мага, как рассказывают сказители на побережье.
Птичка, сидевшая на плече Флейм, взлетела и кинулась прямо мне в лицо, отчаянно чирикая.
– Руарт! – окликнула ее Флейм. Птичка вернулась на прежнее место, но могу поклясться: смотрела она на меня очень сердито.
Блейз улыбнулась.
– Поосторожнее, Гилфитер: смотри, куда ставишь ногу, а то как бы она не оказалась у тебя во рту. Руарт – житель Дастел. Он не любит, когда при нем высказываются сомнения в существовании дун-магии. Более того: мы все считаем, что тот самый злой колдун, которого мы выслеживаем, виноват в гибели Дастел.
