Нас незамедлительно обступили со всех сторон.
Каждый старался дотронуться до меня, поговорить. Поднялся немыслимый гвалт. И я вдруг понял, что все выпускники просто пьяны.
«Ну и ладно», – решил я и опрокинул в рот местный напиток.
Надо же, никакой горечи и сивушных запахов. Просто компот какой-то, вернее мед. Вот блин, чертяки, обманули. Ладно, будем пить что дают...
Папка «Personal»
Doc020
Я вынырнул из забытья точно из морской волны. Хлоп – и обнаружил себя за столом, кричащим во всю глотку:
– Да вы все здесь трусы позорные. Да мы таких со Славкой в сортире пачками мочили.
О чем это я?
– Сам урод вонючий.
– А по сопатке?
– Ставь бабу на кон!
Голоса летели отовсюду и отзывались в голове мутной болью. Где это я? И чего вообще делаю? Вот незадача...
Я потряс головой. Ничего не вспоминалось. Перед глазами плыли круги. Надо бы сходить подышать.
Вокруг бесновались бесы в дурацкой алой униформе...
Вот это допился... до чертиков!
Память возвращалась медленно.
Ах, ну да, все в порядке. Вон и Аллана спит в своем кресле, заботливо укутанная пледом. И Банга от меня морду воротит. Ну да, он же богом был, ему на пьяного хозяина теперь и смотреть стыдно.
А чего это я распылялся?
– Ну так что, спорим? – Надо мной склонился толстый бес в заляпанных пальцами круглых очках. Он бы еще пенсне нацепил, придурок.
– Ага, – сказал я. – Спорим. Только мне на кон нечего поставить, кроме своей жизни, разумеется.
Язык у меня запинался. Я чувствовал, что глотаю слоги, но в комнате разом повисла зловещая тишина.
– Ни хрена себе, – пискнул кто-то из выпускников. – Во, блин, как бабу свою любит.
О чем это они?
– Заметано, – сказал толстяк. – Эй, Кеннек, свидетелем будешь.
Спасенный мною бес подошел и укоризненно покачал головою:
– Ну ты, Иван, даешь!
«Я еще и на машинке могу, – злорадно подумал я, – и крестиком вышиваю...» Но вслух ничего не сказал: все равно не поймут. Что с них взять, с балбесов?
Кеннек стукнул по лбу меня и очкарика и крикнул:
– Обменяйтесь рукопожатием!
Мы сцепились с толстяком указательными пальцами. Любопытное у них рукопожатие. Впору тараторить: «Мирись, мирись, больше не дерись».
– Господа, это чистое безумие! Он же на ногах не стоит! – закричал какой-то бес, но ему тут же заткнули глотку.
Я внутренне собрался, сконцентрировался. Кажется, в моей жизни происходит что-то очень важное. Вот только что?
– Ну, мы ждем, ас, – сказал толстяк. – Покажи нам класс!
Так, что-то начало проясняться. Чего, интересно, я им наплел?
– Значит так: требую, чтобы Банга и Аллана были со мной. – Слова слетали с языка сами, а смысл их доходил до меня медленнее, чем до окружающих.
Зал загудел как растревоженный улей. Мне казалось, что черти становились то двуглавыми, то нормальными. Что это они мне в пойло подмешали? Ведь все было так здорово. Мед – и ничего больше, а в результате сижу здесь, как дурак, и теряюсь в догадках.
– Ладно. – Очкастый спорщик хлопнул рукой по столу. – А от меня будет Кеннек. Задумаешь гадость – быстро выведем на чистую воду.
– Ага, – сказал я и попытался встать.
С первой попытки это не получилось.
Меня подхватили под руки и повели.
Дорогу я помнил смутно. Мне все время казалось, что я куда-то проваливаюсь.
Очнулся уже в кресле.
– Это убийство, господа! Он не сможет поднять эсминец!
– Не хрен было выеживаться!
– Кеннек подстрахует. Совсем зарвались эти политические эмигранты!
– Гражданка болеет, разве вы не видите? Нельзя отпускать ее с этим безумцем!
– Да фиг с ними! Они же третьесортные. Из Империи еще кто-нибудь сбежит. Не бойтесь, вакантные места уборщиков мусора пустовать не будут!
Это они обо мне, сволочи? Обо мне? Это я к ним сбежал, чтобы унитазы чистить? Ну, козлы, ну, твари! Дайте немного придти в себя, я вам здесь мигом устрою и светлое Христово Воскресение, и Страшный Суд!
Вкатили кресло с Алланой.
Банга просочился сам.
Двери захлопнулись.
– Кто тебя за язык-то тянул? – спросил Кеннек.
– Враг рода человеческого, – брякнул я и захохотал.
Мне тогда показалось это очень остроумным.
– Не знаю, кто у тебя там враг, но глупость, в принципе, излечима.
И этот туда же.
Я мотнул головою:
– А чего я спорил-то?
Кеннек побледнел, точно увидел свою смерть:
– Проклятие! Ты что, не помнишь?
– Нет, ну в принципе-то все нормально. Ты только детали проясни.
– Выползай из кресла! – насупился Кеннек.
– Не-а! – сказал я. – Не буду.
– Вылезай, скотина, ты всех нас погубишь!
– Это еще почему? – Кажется, я окончательно все понял. – Это я тебя спас, между прочим!
Эх, действительно, кто за язык тянул? Еще и Аллану в это втянул! Но доверить штурвал пьяному бесу, который и трезвым-то из штопора выйти не смог, – это было выше моих сил.
Я положил ладони на слепки ладоней:
– Кеннек, ты друг или портянка?
Бес сломился пополам. Похоже, его мутило и от выпитого, и от страха. Несчастный выпускник икнул:
– Чего тебе еще, убийца позорный?
– Я поспорил на то, что совершу полет в атмосфере или должен сгонять к созвездию Альфа Центавры и обратно?
– Да ты что, совсем охренел?
– Спасибо, понял, – как можно ласковее прохрипел я и представил, как флайер вздрогнул, плавно поднялся в воздух и, слегка покачиваясь, начал набирать скорость.
Все выше, выше, выше!
Локатор внешнего обзора показал еще восемь одновременно стартовавших эсминцев.
Ах вот значит что! Это, выходит, внутренние гонки Летной академии, и золотой приз главного придурка предназначен мне. Ясненько. А Аллана, значит, так, на случай подстраховки. Ну, если удрать удастся. Угу, и бесы это отлично поняли. А раз всех отпустили, значит, думают, что я просто ужрался. Еще, небось, проверяли на каком-нибудь детекторе опьянения, который показал на отметку «Труп». Это они просто пить не умеют. Им бы в России пожить маленько, для стажировочки-то. Ладно, сейчас я покажу этим демонам, что значит русский в небе!
