Я тихо пробрался и прислушался.
– Ну и долго ты так стоять собрался? – Голос Алланы застиг меня врасплох, точно гнев богов – жителей Гоморры.
Я аж подпрыгнул.
– Откуда у тебя такой нездоровый интерес к женщинам? – спросила журналистка и зашелестела перинами, наверное, уселась.
Я нащупал стул и присел. Нет, не съест она меня. Мы столько вместе прожили. Целый день! Или сутки? Или больше? Какая разница.
– Ты красивая, – брякнул я дежурную фразу.
– Я знаю.
Какие комплименты нравятся инопланетянкам? А может быть, это только наши женщины любят ушами?
И мы начали обстоятельную беседу о поэзии. Я вспомнил Пушкина. Нет, не «Скажи-ка, дядя...», а нормальное любовное послание.
Я вас любил, любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем.
Но пусть она вас больше не тревожит,
Я не хочу печалить вас ничем...
Я понимал, что несу всякую чушь. Я, как назло, никого, кроме Пушкина, и не знаю. Вроде, их много, поэтов-то, а как нужны их творения – ничего на ум не приходит. Глупо как-то.
– Зачем ты мне все это говоришь? Ты же знаете, что у нас нет души, так к чему весь этот кич: любовь не угасла, – спросила Аллана голосом капризного ребенка. – И вообще, меня и так ничего не тревожит.
– Это стихи. – Боги, как тяжело ухаживать за инопланетянками! Какие они все разборчивые и вредные! Я, можно сказать, подвиг совершил, стишок вспомнил, а она вместо того, чтобы умилиться, еще и критикует.
– Что есть стихи и зачем они?
– Знаешь, Аллана, все что не проза – это стихи. – «Что бы ей такого умного сказать?» – Вот Пушкин писал чаще всего двустопным ямбом.
На-ка, съешь, меня тоже чему-то в школе учили! Правда, если выяснится, что Аллана знает про стихотворные размеры, то я погорю.
– И что такое двустопный ямб?
Черт! Кто меня за язык дергал? Ямб – это не хорей. А хорей – это не ямб. Все. Больше я ничего не знаю. Поэтическое нытье про пастушков и барашков – это удел смазливых девиц. И чего это меня вообще на поэзию потянуло?
– Какая разница. Главное чтобы складно было и запоминалось.
– Да зачем все это нужно?
– Чувствуем мы так, – проворчал я.
А что еще можно было ответить?
Мысли начали путаться. Неправильный распорядок дня снова дал о себе знать.
Я понял, что просто сильно устал. Так сильно, что даже не хочется вести научный диспут о силе любви и влиянии стихотворного слова на души. Жаль, сам себе испортил такой романтический вечер. Вернее такую ночь...
Ничего великого я не совершил. Кажется, я так и уснул на стуле.
Папка «Personal»
Doc014
Проснулся я в кровати. Один. В трусах. Солнце било в окна. Наверное, уже давно полдень. Вот засоня! Да еще к тому же не помню, как раздевался. Наверное, Аллана постаралась. Видимо, я ей все-таки нравлюсь.
С кухни летели голоса:
– Да пусть поспит еще. Ангел раньше трех часов ни разу не спускался.
– Много спать вредно.
О чем это они?
На пороге появилась моя журналистка. А она очень даже ничего, эффектная, особенно когда умоется. Ей бы еще намекнуть, что земные женщины косметикой пользуются, короткие платья носят, сережки, колечки. Лишь бы правильно все поняла. А то опять заведет шарманку: на фига да почему?..
– Вставай, бездельник! – Это Аллана обратилась уже ко мне.
Да, прогресс в наших отношениях наметился. Вот уже и сарказм появился. Это хорошо. Жаль только, что все ухаживания так и не задались. Ну, ничего. Вот выберемся из шара, то бишь из трансформатора, удерем от слуг Шеллеша – и сразу в ресторан. Жрать пасту «Здоровье» и пить аркафе. Это если у них дичи и вина не окажется. Эх, почему шампанское придумали то ли французы, то ли гусары, а не инопланетяне? Вот было бы здорово. Въехали бы в ресторан на флайере, заказали бы лучший столик, местную музыку. Типа «Империя, все ночи полные огня». Веселух всяких и скоморохов позвали бы. Или у интеллектуальных граждан ничего такого и в помине нет? Им бы только в мониторы пялиться. Эх, цивилизация!
– Я устал после трудовой ночи! – громко заявил я, чтобы Евлампия слышала, а то что про меня такая хорошая старушка, жрица моего собственного пса, подумает?
– Бедняжка, весь упахался, языком трекаючи, – съязвила Аллана.
Нет, эта журналистка меня в гроб загонит! Скромница, блин, девушка-колокольчик. Не знает она, из какой пробирки дети берутся! Уж не водит ли она меня, доверчивого, за нос?
– Ты чего городишь? – прошипел я. – Для них мы молодожены!
– И что?
– Знаешь, если этот мир придумал Банга, то мы, люди, здесь уже почитай шесть тысяч лет размножались без подсказок компьютера.
– Почему шесть тысяч лет?
Я растерялся:
– Ну, семь. От сотворения мира, или две тысячи от рождества Христова.
– Люди на земле находятся двадцать восемь тысяч лет. Если считать от времен первой имперской колонии Землеелмеза.
– Чего? – Я зло прищурился. – Какой такой колонии?
– Вообще-то это секретная информация, но ты на Землю все равно больше не вернешься.
– Это еще почему?
– А зачем? У нас уровень комфорта выше, – усмехнулась Аллана.
Я открыл рот, да так и остался глупо таращиться на инопланетянку:
– Да я... Да у меня... Да у меня в России работа, любовница, квартира. Да...
Кажется, мой поток аргументов иссяк.
– Ведь ты же думал, что тебя не устраивает земная жизнь?
– Очень может быть. – Я уселся на кровати. – Отвернись, я тебя стесняюсь.
– Ты меня чего?
Нет, эта Аллана заставит черепаху из панциря выскочить!
Я молча встал и взял штаны.
– Я не поняла: зачем отворачиваться?
– Много будешь знать, скоро состаришься, – проворчал я, застегивая клепки. – Каких вы там еще ангелов ждете?
– Тех самых, что мужиков в армию забирают.
Я хлопнул глазами:
– Куда, в Чечню что ли? Или сразу на тот свет.
– Очень остроумно, – промурлыкала Аллана. – Свет действительно преломляется поверхностью трансформатора, ибо сверху – тонкий слой горного хрусталя. Мир по ту сторону трансформатора действительно является тем светом.
– Слушай, как ты меня достала, – обронил я журналистке и торопливо вышел на кухню. – Здравствуйте, Евлампия Ивановна.
С чего это я решил, что она Ивановна? Но с другой стороны, без отчества как-то неудобно, уважения мало.
