— Сколько людей умерло? — прошептал купец.
— Только моя невеста! — завыл я. — О горе! Горе! Горе!
— Только она из двухсот гостей, — обливаясь слезами, пояснил Ли Као. — Я сам выбирал дикобразов! Сам готовил бобовое тесто! Сам следил за приготовлением мяса! Мой возлюбленный правнук своими благородными руками счищал с ломтей сгустки крови! Именно он выбрал самый лучший кусок и подал его любимой! Я сам…
— Постойте! — заорал торговец и схватил меня за плечи. — Мой бедный, несчастный мальчик, — он сменил крик на шепот, — какую иглу ты использовал, когда чистил мясо?
Я был действительно тронут. Ли Као проделал всю работу, завлекая кита в сети, и теперь позволил мне загарпунить животное.
— Какую… Какого… Я не помню!
— Ты должен вспомнить! — заревел купец. — Ты использовал серебряную иглу, да или нет?
— Да, — задумчиво ответил я. — Теперь припоминаю. Игла из чистейшего серебра, правда, она упала на пол, и, когда дело дошло до последнего куска мяса, мне, естественно, пришлось взять другую.
— Серебряную? — спросил он, едва дыша.
Я позволил себе выдержать драматическую паузу, сморщив лоб в тяжких раздумьях, и, наконец, ответил:
— Золотую.
Настоятель всегда предупреждал меня не судить людей по обличью, и купец был классическим примером этой мудрости. Его свиноподобный внешний вид говорил о потакании своим желаниям во всем, но, тем не менее, он не обрадовался, когда его прожорливый мир был спасен. Слезы заструились по щекам толстяка, а живот затрясло от рыданий.
— О, мой мальчик, мой бедный, несчастный мальчик, малейший контакт золота и мяса дикобраза смертелен, — прорыдал он. — Проклятие злого духа толкнуло тебя взять золотую иглу для последнего куска, а потом любящими руками ты положил его на тарелку…
— Женщины, которую любил! — пронзительно вскрикнул я. — Моя собственная глупость убила мою невесту!
Я упал на гроб в обмороке, что позволило мне открыть сосуд с Эликсиром Восьмидесяти Зловещих Сущностей, спрятанный с другой стороны.
— Только подумать, мой возлюбленный правнук ответственен за столь омерзительную смерть! — задохнулся мастер Ли.
— Я часто слышал об отравлении дикобразом, но, признаюсь, никогда его не видел. Оно действительно так ужасно? — кротким голосом спросил торговец.
Охранники и таможенные чиновники подошли поближе, насторожив уши и нервно поглядывая на гроб.
— Она начала покрываться красными пятнами, заалел каждый клочок её кожи, — прошептал мастер Ли. — Потом девушка позеленела.
Эликсир Восьмидесяти Зловещих Сущностей подействовал как надо, от гроба потянуло невыносимой вонью.
Начальник Таможни принялся издавать какие-то трудно произносимые давящиеся звуки.
— Потом отвратительно яркий зеленый цвет стал черным, — продолжал нагнетать атмосферу Ли Као.
— Черным? — переспросил торговец, отгоняя испарения от лица.
— Ну, если быть совсем точным, то зеленовато-пурпурно-желтовато-черным, переливающимся по краям, — задумчиво ответил старец. — Затем пошел запах.
— Запах? — закашлялся Начальник Таможни, задыхаясь от ядовитого облака.
— Не могу описать этот отвратительный запах! — снова зарыдал мастер Ли. — Гости начали спасаться бегством, а мой возлюбленный правнук потянулся к невесте, желая коснуться ее… О, как мне описать весь ужас того момента? Его пальцы вошли в её тело, гладкая упругая кожа девушки превратилась в мягкое желе, из которого сочилась зеленая и желтая гниль. И запах, этот запах, отвратительная ядовитая вонь, от которой собаки извивались в судорогах, а птицы замертво падали с деревьев…
По какой-то причине вокруг нас вдруг никого не оказалось.
Спустя несколько минут мы, шатаясь, вышли из помещения таможни и присоединились к остальным, опорожнявшим содержимое желудков прямо через ограждение пирса. Позвольте мне сообщить вам, что Эликсир Восьмидесяти Зловещих Сущностей вызывает страшную рвоту. Купец, охранники и таможенные чиновники, посовещавшись, единогласно решили выбросить нас вместе с гробом в море, пока гниль не перебила всех, но Ли Као воззвал к патриотизму собравшихся, указав, что если моя невеста упокоится на дне морском, то это уничтожит всю китайскую рыбную промышленность на три тысячи лет вперед, по меньшей мере. С ним согласились, нам дали тележку для гроба, пару лопат и перепуганного монаха, который повел нас на кладбище прокаженных, непрестанно ударяя в гонги оглашая окрестности дурным криком: «Нечистый!», «Нечистый!» Священнослужитель, доведя нас до места, тут же набрал весьма приличную скорость, а мы смотрели, как паруса купеческого корабля исчезают в тумане вместе с четырьмя деревянными ящиками, одним из которых был наш гроб, правда, без похоронных украшений.
Когда мы сняли траурные кисти с коробки торговца, я открыл крышку. Внутри оказалась маленькая сумка, лежащая на холщовом покрывале. Я вытряхнул её содержимое на руку и с недоумением уставился на него.
— Булавки? Мастер Ли, зачем купцу нанимать армию стражников, чтобы охранять какие-то дешевые железные булавки?
— Великий Будда, этот парень не может работать в одиночку. Он, наверное, представитель объединения самых богатых компаний Китая! — аж подавился Ли Као.
Я понятия не имел, о чем он говорит. Старец отбросил в сторону холщовое покрывало, выбрал из кучи странный предмет — позже мы выяснили, что их там оказалось 270 штук, — и принялся прикладывать к нему булавки. Железо чуть ли не прыгнуло к его поверхности, а следующая булавка прилипла к концу предыдущей.
— Десять булавок, — взмолился мастер. — Если он сможет удержать десять! Семь… восемь… девять… десять… одиннадцать… двенадцать… тринадцать… четырнадцать… пятнадцать… шестнадцать… семнадцать…
Восемнадцатая булавка упала на землю, а Ли Као повернулся ко мне с изумлением на лице:
— Десятый Бык, варварские купцы и мореходы продадут душу за китайский магнитный компас, который достаточно чист, чтобы удержать десять булавок, а у нас с тобой сотни удерживающих семнадцать! Мальчик мой, мне иногда везло с добычей, но по сравнению с сегодняшним уловом мои прежние достижения — просто детский лепет, — серьезно заявил он. — Ты и я только что стали самыми богатыми людьми в Китае.
14. Облако Лотоса
В первую очередь мы должны были зарекомендовать себя владельцами огромного состояния и неслыханной щедрости. От этого процесса в памяти у меня сохранились только бессвязные воспоминания о цветах, гонгах, благовониях, серебряных колокольчиках, гонках на лодках, игорных домах и баталиях в кости, пьянках, перебранках, званых пирах и сплетениях соблазнительных обнаженных ног. Мы дневали и ночевали на ярко раскрашенных баржах-борделях, плавающих по лазурным озерам, которые швартовались у искусственных изумрудных островов, где в таинственных пагодах мертвенно-бледные священнослужители с дряблыми лицами и скрюченными руками продавали престраннейшие вещицы. Мы проезжали по улицам на таком огромном паланкине, что понадобились услуги шестидесяти слуг, дабы его тащить. Обнаженные танцовщицы вились рядом с нами, мы разбрасывали пригоршни серебряных монет из обитого медью сундука толпам обожателей, следовавшим за нами повсюду.
