— О суставе левой ноги, — с готовностью подсказал Ромашка.
Сергей Петрович позеленел. Пот тек с него в три ручья.
— Да, да, о левой ноге, — подхватил Саади. — Лалай Надир вдруг стал плакать и обещал каждому вернуть вдвойне от их доли. Почтенная Биби очень удивилась и сказала: «Мы трижды униженно просили тебя, и ты нам отказал. Больше нам не нужны лживые слова». Тебе неприятно слушать, Сергей Петрович?.. Мне тоже очень неприятно вспоминать это. Ведь мой прадед никогда не гордился тем, что случилось. Но это закон чести, его надо соблюдать любой ценой, понятно?
Мой прадед говорил так: «Один раз ты позволишь им вылить нечистоты у твоего порога, и тогда завтра они втопчут тебя в грязь». Почтенной Биби достался кусок левой руки от второго сустава до плеча. Обманщика не убили, но каждый получил свою долю… Сейчас я спрошу, а ты, Сергей Петрович, очень хорошо подумаешь над ответом, — предупредил Рахмани.
Сергей Петрович завыл, ощущая лезвие в миллиметре от глаза. Очкастая женщина в костюме раскачивалась в углу и непрерывно бормотала что-то похожее на молитву.
— Было сто человек, которых вы обманули. Многие не поверили в честность вашего суда, а законы чести им неизвестны. Они отступились. Сегодня осталось двадцать семь человек, которые готовы получить свою долю. Двадцать семь, слышишь, директор? Теперь скажи мне — ты отдашь сегодня деньги? Не забудь — двадцать семь моих родственников. Двадцать семь.
— У меня… у нас нет столько. Нет, не надо! Мы соберем. Володя, ведь мы соберем, верно? Мы соберем, постепенно, мы займем. Вы же разумный человек, вы понимаете — это огромная сумма…
— Откуда вы знаете, какая сумма? — присоединился к беседе Ромашка. — Четыре года назад, когда эти сволочи составляли договора, метр стоил копейки. Сегодня каждая «двушка» тянет минимум на сто тысяч. Плюс проценты.
— Сколько процентов? — деловито спросил Два Мизинца.
— Если инфляция даже десять процентов в год… — задумался Толик.
— Четыре миллиона вашими деньгами, — ловко округлил Снорри.
— Нет, мы считаем в американских долларах.
— Аме-ри-кан-ских? — У Снорри от удивления глаза выпрыгнули из орбит и повисли на стебельках. — Дом Саади, ты мог себе такое представить? На этой тверди самые крепкие деньги — у красномордых инка!
— Сережа, ты рехнулся? Сегодня — невозможно! Откуда мне взять столько? Почему я должен отвечать за других? — захныкал кудрявый.
— Слушайте, мы подпишем любую бумагу…
— Вы подписали много бумаг, — напомнил Ромашка.
— Дом Саади, сдается мне, я уловил, где корень зла, — на ютландском заметил Вор из Брезе. — Здесь разрушены основы того, что ты называешь «законами чести». Здешние сатрапы под страхом смерти запретили людям носить оружие и самим карать негодяев. Они обещали подданным, что сами станут блюсти закон, но обманули их. И вот…
— Пожалуй, ты прав, мой друг, — поразмыслив, согласился Ловец. — Но… сколько им пришлось убить стариков, чтобы отменить законы рода? Здесь никто не слыхал о чести и почтении в семье.
— В таком случае ты не сумеешь их вылечить.
— В таком случае мы обязаны хотя бы помочь нашему новому другу за чудесное спасение дома Ивачича.
— А как же поступить с прочими, которые жаждут справедливости?
Перепуганные директора следили за диалогом ужасных гостей, не понимая ни слова.
— Вы с какой планеты свалились? — сделал последнюю попытку Владимир Иванович. — Вы что, наивно полагаете, что все так и делается?! Захотел я — и дом не достроил? Захотел он — и деньги присвоил?! Очнитесь, молодые люди. Мы такие же винтики в шестеренках, как и вы.
— Я вас предупреждал, — грустно вздохнул Ромашка, — тут концы в Москву тянутся, размотать не дадут.
— Почему не дадут?
— Потому что они все заодно.
— Кто «все»?
— Да все. Власть, чиновники, силовики, до самого верха. Они могут кого-то засудить, чтобы народ не возмущался, но это для вида…
— Значит, не все заодно. Значит, есть те, кто помнит о чести, ты сам признал это, лекарь! — Снорри распорол на Сергее Петровиче брюки, обрывком штанины завязал ему рот. — А теперь, лекарь, запри тех дрожащих людей и сам лучше уходи. У меня много работы… — Вор из Брезе сладострастно провел ножной пилой по щеке кудрявого директора. — Поделить каждого на двадцать семь частей, да еще так, чтобы дом Саади не ругался и чтобы все остались живы… это непростая задача!
15
Доджо Хрустального ручья
Наставник Хрустального ручья предавался утренней медитации, когда к берегу, подхватив полы желтых ряс, бегом спустились два послушника. Оба только вчера завершили начальный цикл обучения. На жаргоне монастыря их называли «кедровыми головами», что недвусмысленно указывало на главное занятие послушников — заготовку плодов и орехов.
Еще до того, как шумные ученики миновали лимонную рощу, наставник Хрустального ручья уже знал, о чем они торопятся поведать.
Чужая молодая девица появилась у стен обители.
— Наставник, просим о снисхождении, — перебивая друг друга, залопотали юноши, — просим не гневаться за то, что отвлекаем вас от созерцания, но… отец-привратник утверждает, будто к нам явилась Красная волчица. Настоящая Красная волчица, хотя очень юная. Только девушка пришла без сопровождения, одна, и не со стороны материка. Наставник, она явилась со стороны океана! Она говорит, что денег у нее нет, поскольку она провела три года в рабстве, но она может заплатить за обучение сапфирами…
Отбарабанив свою речь, послушники замерли в немом восхищении. И было от чего! Не каждый день удается застать главу обители за исполнением асан высшего порядка. Наставник парил над стремниной горного ручья, со стороны могло показаться, что он завис в расслабленной дремоте. На самом же деле, чтобы не утонуть и не разбиться на острых камнях, мастеру приходилось двигаться в очень быстром ритме. Он использовал микке и мантры кудзикири, опирался на потоки силы, молниеносно угадывал, где в следующую песчинку возникнет достаточно плотный водоворот, где можно поставить ногу, а где можно опереться о крепкий воздух. Танцуя, наставник не забывал кормить прожорливых птиц, но мысли его витали далеко и от ручья, и от жадных чаек.
Выслушав юношей, наставник одновременно удивился и привычно расстроился. Расстроился он, впрочем, ненадолго, потому что от «кедровых голов» трудно ожидать ума. Эти детишки считают, что достаточно их воплей, чтобы прервать медитацию! Все они в первые годы не понимают главного — вообще нет в природе причин достаточных, чтобы прервать созерцание!
Удивляться же наставнику пришлось еще долго, по мере того как он слушал мою запутанную историю. Я говорила с пожилым монахом на языке торгутов, который успела основательно подзабыть, ведь напевная речь ариев из храма Сутры была чуждой для страны Бамбука.
