— Мы слышали о пропавшем караване, который посылал к нам высокий лама Урлук, но вишня трижды отцвела с того времени… — Наставник погладил узкую косичку бороды. — Из того каравана никто не спасся, ни один ребенок не стал моим учеником. Однако я вижу, что ты не лжешь, ты действительно Дочь-волчица. Но почему ты пришла именно сюда, почему ты не попыталась вернуться к вашей Леопардовой реке? Ведь совсем недалеко отсюда, подле Никогамы, есть дешевый Янтарный канал…
— Потому что я не закончила обучение. Я три года отдала танцам дэвадаси в Черной пагоде, меня продали туда в рабство полукони. Я сумела вырваться только потому, что меня вела воля Матерей-волчиц. Вне всякого сомнения, высокий лама Урлук внес плату за мое обучение в вашей школе, но если тех денег недостаточно… у меня есть ценные камни…
— Могу я узнать твое имя? — ласково перебил седой наставник.
— В становище ламы Урлука мне дали имя Женщина-гроза.
— Не подвел ли меня слух? — приподнял бровь настоятель. — Возможно, я не вполне разбираю материковый диалект, но… насколько мне известно, имя Женщины волчица может получить, только если…
— Я уже убила своего первого уршада, — скромно ответила я. — Высокий лама мог бы подтвердить…
— Он уже подтвердил, — неожиданно тепло улыбнулся настоятель. — Он сокрушался, что подлые гандхарва похитили его самую талантливую ученицу. Он сокрушался, что нанес тяжкий удар Красным волчицам и всему народу раджпура. Волчицы считали, что в тебе заключена великая сила…
Я слушала пожилого наставника с открытым ртом и, честно признаюсь, со слезами на глазах. Оказывается, старые Матери, от которых я получала лишь тычки и затрещины, оказывается, они горевали по мне!
— У меня к тебе два вопроса. — Старик щелкнул пальцами, и передо мной возникла пиала с дымящимся мятным чаем. — Тебе довелось пережить тоску, боль и унижения. Ты проклинаешь тех злых женщин, которые истязали твое тело? Я не спрашиваю об истязаниях души, ибо душу твою никто не смог покалечить. Я это уже вижу.
— Я не виню никого из служительниц Черной пагоды, — горячо возразила я. — Вездесущему и сострадательному было угодно, чтобы я пришла к вам в обитель на три года позже. Я не могла раньше бежать из владений храма, там вокруг топи и джунгли, а ближайший Янтарный канал охраняют верные псы магараджи. Я благодарна, что научилась священным танцам и многому другому…
— Я догадываюсь, что ты научилась не только танцевать, — многозначительно заметил наставник. — Ты порадовала меня своим ответом, юная Женщина-гроза. Ты сама пришла к тому, что многие наши послушники не могут постичь за десять лет учебы. Ты возносишь благодарность вместо проклятий, ты умеешь ценить текущий миг. Это хорошо. Мы примем тебя в обитель, невзирая на потери в возрасте. Ты наверстаешь. Не надо предлагать драгоценности, я почту за честь вернуть Матерям-волчицам их потерявшуюся дочь.
Я снова была растрогана до слез. Клянусь, за мою недолгую жизнь никто столь сердечно со мной не говорил.
— Впрочем, тебе следует знать, что хвалил я тебя последний раз в этом году. От результатов зимних состязаний будет зависеть, кого мы оставляем на следующий год. Но у меня к тебе, если ты помнишь, был еще вопрос. Можешь на него не отвечать, молчание — тоже достаточный ответ. Меня интересуют два пиратских корабля, которые кто-то привел на буксире в императорский порт Хонсю. Кажется, местные рыбаки неплохо поживились, пока император не прислал солдат для охраны. Кажется, помимо ценностей, на корабле нашли несколько трупов, и среди них — труп известного разбойника по прозвищу Одноглазый Нгао. И, кажется, кто-то видел единственного живого человека на палубе, это была девушка в мужской одежде, с кожей цвета меди и длинными локонами…
— Да, это была я, но не я их убила. Экипаж Одноглазого Нгао уничтожил Ловец, нанятый вашим императором…
— Мне известно, кто такой Нгао. Известно, что он не торгует пленными. Если тебе удалось живой попасть к нему в трюм и вырваться — это уже подвиг. Но если ты сумела уложить команду головорезов, то я не представляю, чему тебя учить…
Наставник Хрустального ручья печально развел руками. Внутри меня все оборвалось, я решила, что меня прогонят. Но старый Хасимото так шутил.
Меня поселили в домике у самой воды, вместе с тремя девочками. Все три были младше меня, их привезли учиться из далеких краев, но девочки уже бойко болтали на языке страны Бамбука. Они стали подсмеиваться над моим возрастом и незнанием этикета. Они смеялись над тем, как я держу палочки и как я наливаю чай. Но их смех навсегда иссяк, стоило нам очутиться в бане. Они увидели мои татуировки и познакомились с моими кулаками. После той бани одна девочка лишилась зуба, вторая стала немного косить, а в целом мы неплохо поладили.
Учеба в обители Хрустального ручья начиналась за две меры песка до восхода Короны и продолжалась непрерывно до первых вечерних звезд, без выходных и праздников. Не знаю, как обстоят дела сейчас, но в годы моего отрочества слава доджо гремела далеко за пределами страны Бамбука. В школу принимали девочек, но запросто могли отказать сыну сегуна или сыну императорского министра. Для отцов-настоятелей честь, долг и некие вечные принципы значили больше денег. К примеру, я помню случай, когда на третьем году обучения выгнали старательного юношу за то, что от него дважды учуяли запах спиртного. Другого выгнали за то, что его отец, уездный правитель, без суда умертвил несколько своих вассальных крестьян. Наставник тогда объявил, что силу нельзя доверить в нечистые руки. Одну девушку из страны айнов исключили, когда стало известно про ее брата: тот связался с лесными разбойниками. Случались зимние состязания, когда жестокий отсев косил каждого третьего…
Только побывав на других твердях, я поняла, как мне повезло. На Зеленой улыбке страну Бамбука называют Ниппон, она там расположена далеко от материка, на гористых неприступных островах, и не ведет торговли ни с кем, даже с уссурийскими князьями. На Хибре же, напротив, страна Бамбука — это громадный полуостров, там под властью султаната древние боевые искусства почти забыты.
Хасимото я видела нечасто. Первую половину дня «кедровые головы» всегда заняты на хозяйственных работах, а после скудного обеда наступает время тренировок. Силовые упражнения давались мне легко, сказались три года непрерывных танцев. Немножко хуже обстояло дело со сном на дереве и под водой, с приготовлением ядов и связыванием врага. Меня, вместе с другими послушницами, учили тонкостям чайных церемоний, работе с боевым веером и палочками для риса. Мне предстояло освоить искусство переодевания, изменения лица, искусство подражания голосам и звукам животных. А также восемнадцать боевых искусств, включая даже кюзарикама, редкое умение драться серпом с цепью, и сюрикен-дзютцу, метание всякой железной дряни в прыжке и с закрытыми глазами…
Раньше других новичков я освоила стили «водопад» и «лягушку», я научилась спать стоя в темноте, опираясь только пятками на верхушки шестов. Я стала лучшей в стилях длинного меча и досылания клинка, я первая освоила танцы «четырех опор», а затем — трех. Но дальше успехи мои застопорились.
