Вода в канавке меняла цвет с грязно-бутылочного на черный, в ней уже всплывали, уже скручивались янтарные искорки. Черная тень от шпиля, казалось, обрела рельеф. Дома подались в стороны, пропуская невидимую силу. Бабушка и внучка пели все быстрее и притоптывали на месте. Марта, скрипя зубами, в третий раз накладывала на всю компанию формулу невидимости. На Миллионной улице собралась порядочная толпа, многие щелкали камерами, другие бегали от группы к группе, настойчиво выспрашивая, кто должен приехать.
— Навсегда ничего не происходит, — серьезно ответил Кой-Кой. Он первый перемахнул перила и, брезгливо охая, спустился к темной маслянистой воде. — Женщина-гроза, кажется, канал открыт.
Рахмани оглянулся на шпили, на желтую Корону, на серую власть угрюмого гранита. Он подумал вдруг, что почти привык дышать отравой. Привык встречать глаза, похожие на пыльные стволы мушкетов, в которых давно не водилось пороха. Сталь и замки мушкетов пропитались ржавой тоской и ленивой плесенью. Он внезапно подумал, что чертовски устал от этих лиц. Что существует наверняка странное раздвоение, раздвоение и в душе, и в самом отравленном воздухе.
Потому что…
Он привязался к этим сердитым, к этим замечательно-теплым, недоверчивым, злобным, радушным и милым людям. К их чудовищным обычаям.
Но возненавидел священную четвертую твердь. Кажется, именно это прошлой ночью пытался втолковать бородатый хирург. Что якобы у руссов древняя священная традиция — обожать сирот, пьяных, больных на голову и кандальников и при этом истово ненавидеть государство.
Такой уж здесь уклад.
— Ну что, я… — при свете дня Ромашка стал выше ростом, — у меня теперь куча денег, но снова негде жить. И на работу никто не возьмет. Смешно, правда?
— Обхохочешься, — икнула Кеа. — Эй, меня кто-нибудь возьмет на руки? Я ужасно боюсь здешних рыб, они наверняка ядовитые…
— А что, если ему пойти с нами? — озвучила общие сомнения Марта. — Раз он сумел извлечь лекарство даже из сахарных голов… Вам ведь нужны другие сахарные головы?
— Я не могу, — заторопился Аркадий, — у меня жена, дети. Толик, на твоем месте я бы рискнул. Такое один раз бывает…
— Я? Я даже не знаю. — Ромашка словно очнулся ото сна. — А разве мне можно?
— Ты же кричал, что сам готов ловить уршадов, — напомнил Рахмани, — и меч ты вроде бы держать умеешь.
— Деревянный, — засмеялась сестра Настя, — им деревянные на турнирах выдают. Ой, кажется, милиция едет…
По набережной, вращая мигалками, пробирались две патрульные машины. Поликрит скрипнул зубами и подкинул на ладони свою любимую пудовую гирю, найденную в подвале института. К гире была примотана свежая цепь.
— Ахтунг, ахтунг, в воздухе Покрышкин! — весьма в тему выступила Кеа. — Уважаемый гиппарх, ты ведь не станешь затевать драку на прощание?
— Лекарь, а что тебя держит здесь? — Перевертыш оглянулся на Марту. — Сахарных голов становится все больше, а таких… Красных волчиц, как домина Ивачич, — все меньше. Очень мало тех, кто умеет находить и убивать уршадов. Что будет с нами, если мерзкие твари возьмут верх? Они уничтожат всех…
— А что можем мы? — тихо спросила рыжая Юля.
— Мы? — как бы невзначай уточнила Марта. — Кто это «мы»?
Поликрит передал Кой-Кою через перила сундук и два мешка, доверху забитые ценностями четвертой тверди. Там было все, что сумели прихватить в больнице, милиции и прочих «приятных» местах.
— Если Толик… ну, короче, мы так думали… — Рыжая Юля опустила глаза. — Мы думали, что вместе. Если вы нас не возьмете, мы бы уехали, все равно куда. Мне тут не жить, найдут.
— Найдут, уже ищут, — согласился Аркадий. — Вы просто не представляете, какую кашу заварили. Всю вашу компанию обозвали террористами, портреты развесили… Все мое спасение — в Нобелевке. Толик, привози скорее еще уршадов, и потолще.
Впервые в жизни при слове «уршад» Ловец Тьмы улыбнулся.
— Дуреха ты, — сплюнула Маргарита Сергеевна. — И ты, Толик, уж прости за прямоту, бестолковый какой-то. И кто тебя в хирурги только принял, тормозного такого? Неужели непонятно — берут вас, берут обоих, да только не захребетниками. Тащите сюда побольше червяков этих, против заразы, коль не берет нас ихняя напасть. Может, вакцину какую из них накрутите, столько людей при смерти от заразы этой лежит, миллионы небось…
— А ты бабуля? Как же ты? Вдруг тебя снова?.. — не договорила Юля.
— В тюрьму назад не пойду, — хихикнула ведьма. — Кому-то надо ваш Янтарный канал охранять. Мне Марточка, храни ее всякие боженьки, камушков ценных отсыпала. Я на них паспорт новый справлю и комнатку здесь поближе прикуплю, чтобы за водой приглядывать, хе-хе.
— Мы не ошиблись. — Саади накрепко примотал тюк с телом Зорана к широкой спине центавра. — Я только сейчас увидел главное. Мы не ошиблись. Я вернусь к Учителю и скажу ему, что нашел спасение. Я скажу ему, что на Земле никто не боится уршадов. Что мы привезли с четвертой тверди неуязвимых знахарей, они выловят всех убийц и увезут к себе…
— А еще мы пришлем вам лекарства, — воспрял Толик, — антибиотики, лампы, генераторы, насосы… Аркадий, что еще?
Бородатый Аркадий скептически покачал головой:
— Ты один собираешься накормить три планеты?
— Да уж, ты тогось, — покрутила у виска Маргарита Сергеевна. — Видать, по башке друг дружку много деревяшками лупите. Не надо это, рано пока… Уж больно мы разные. Ты погляди, чего за пару дней натворили!
— Черт, до меня только сейчас… Ведь если вы сейчас уйдете, никто не узнает, что все это правда! — закончил Аркадий. — Слышите?! Нам ведь никто не поверит!
— А зачем кому-то что-то доказывать? — тихо спросил центавр. — Мы можем сюда вернуться. Наши женщины могли бы здесь рожать, но…
— Но их бы любили тут, почти как любят нюхачей, — хохотнула Кеа. — Из нас двоих выйдут неплохие чучела, гиппарх.
Но гиппарх уже не слышал. Он без единого всплеска погрузился в сияние янтарных блесток.
— А что нам делать? Набрать воздуха? — шмыгнул носом Анатолий. — Ноздри зажимать?
Рахмани незаметно кинул взгляд вниз. Так и есть: перед тем как прыгнуть, хирург Ромашка и маленькая волчица Юля неосознанно взялись за руки. Так берутся за руки дети, даже когда их никто не просит. Потому что маленькие дети еще помнят, как говорить без слов.
Воин встретил темный взгляд Женщины-грозы, и они поняли друг друга. Четвертая твердь нуждалась в серьезном лечении, но ее еще можно было спасти.
— Оглянись, воин.
Он оглянулся. Их заметили. Формула невидимости ослабла, как слабеет любая магия вблизи Янтарного канала. На набережной собиралась толпа.
— Воин, их много. Их тысячи.
— Я вижу, Женщина-гроза.
— Когда убили Зорана, ты пожалел их.
