Горяй замолчал, решив не говорить о том, что первое время свое мастерство мечника он проявлял исключительно в стычках с разъяренными мужьями соблазненных им женщин.
— Так и я своему князю тоже на глаза случайно попался, — сказал Булыга. — Зимой это было, ходил я в лесу капканы проверял, да там и наткнулся на него. Охотился князь Баломир, и уж не знаю как, но умудрился он под упавший ствол попасть. Люди его вокруг суетятся, но даже толпой ель не могут сдвинуть, ну я и подсобил малость, убрал.
— Стало быть, я не ошибся, — сотник рассмеялся, — нам и впрямь тут с тобой самое место. А скажи-ка, Булыга, как на духу, доволен ли ты сейчас? Я понимаю, в детстве-то все мечтают мечом помахать, но потом-то, потом? Когда нос к носу с настоящей жизнью, настоящей кровью! Так, может, и не стоило от земли-то отрываться? Признайся, жалеешь небось, что в витязи выбился?
Булыга сплюнул:
— Что ты несешь, Горяй? Я свое отпахал. С утра до вечера, изо дня в день, иной раз выть хотелось от тоски.
Я, можно сказать, только сейчас человеком себя чувствую, а ты говоришь, жалеешь.
— Это ты по молодости еще, — веско уронил сотник . — Не перебесился покудова.
— Ты бы попридержал язык, Горяй, — угрожающе посоветовал Булыга, но после недолгого молчания добавил: — Или скажешь, что жалеешь о том, что подался в воины?
— Честно? Иногда жалею. Я-то думал, военная служба — малина, ну подвиги там всякие, слава, женщины.
— Ну с женщинами, наверное, промашки не было?
— Что есть, то есть. Но вот со всем остальным… Какие тут подвиги, какие драконы или василиски? Мой князь из года в год только с соседями и воевал. А то ведь не нечисть, не степняки восточные. Какая тут честь, какие подвиги, когда из-за куска земли горло своим же резали? Поверишь ли, Булыга, если бы не Адамир, я бы сам ушел в конце концов. Да что тут говорить!
Сотник замолчал, но уже через минуту вновь нарушил тишину:
— Ладно, Булыга, что было — быльем поросло. Есть в нашей жизни и хорошее. Вот, например, ко мне обещала зайти одна из дочек хозяйских, как же ее имя-то?
— Когда это она тебе пообещала, что-то не помню, чтобы ты разговаривал с кем.
— Любящие сердца понимают друг друга с полуслова, полувзгляда. — Он хлопнул себя по лбу. — Но как же ее зовут, она ведь успела прошептать имя. Кажется, Ива или Ивица? Ладно, разберемся по ходу дела. Так вот, Булыга, когда придет, я могу попросить ее сестренку для тебя прислать, а?
— А ведь слышал я, что ты на дочке князя жениться хочешь? — спросил Булыга.
— Жениться? Да ты что, ополоумел никак?.. Чушь какая, жениться. И вообще, не обо мне речь, ты сам-то чего?
— Да ну тебя, баламута. Я спать буду, не приведи боги, вампир нагрянет, так хоть чуток посплю.
— Давай-давай, дрыхни. Жди своего вампира, мечтай о своей Велене ненаглядной.
— Убью я тебя когда-нибудь, — пообещал Булыга. — Не дойдешь ты до Кощея, чую, ох не дойдешь.
— Тихо! — воскликнул вдруг Горяй. — Слышал? Кто-то дверь скребет. Это, похоже, ко мне!
Он метнулся к двери.
— Ох, Ивица, — донеслось до Булыги, — как я рад тебя видеть… Что? Позвать сестру для моего товарища? Нет, не нужно, у него обет верности.
Булыга скрипнул зубами.
— Убью гада! — прошептал он, стиснув кулаки.
— Ошибся? — вновь донеслось до него. — Что, Ивица твоя сестра? Ну прости, Ива, но разве это может умерить силу моей любви?
Воисвет очнулся от тяжелого удара в дверь. Выхватив меч, пнул спавшего на полу Берсеня и прыгнул к двери. С неудовольствием заметил, что маг просыпается слишком медленно.
— Это я, Бородай! Выходите во двор. Вампир в доме! Воисвет снял засов, рывком отворил дверь, выставив на всякий случай меч. Бородай шарахнулся прочь, выронив факел, зарычал:
— Ты что, князь, спятил?
— Привычка, — буркнул Воисвет. — Откуда ты знаешь?
— Трое моих сыновей мертвы! Они дежурили на стенах! Я жду тебя и твоих людей во дворе!
Бородай подобрал факел и затопал по лестнице.
— Ты готов? — Воисвет покосился на Берсеня, неуклюже надевавшего кольчугу. — Какого демона ты ее снял?
— Я не воин, я не могу спать с такой грудой бесполезного железа!
— «Бесполезного»! Вот дурень! Ладно, будешь готов — спускайся вниз!.. Потом как-нибудь объясню тебе про полезность кольчуг. Если выживешь!
Воисвет хлопнул за собой дверью и выскочил во двор. Растянувшись цепью, стояли хмурые и лохматые сыновья Бородая. У каждого в руках по факелу и топору. К стенам жались отроки с луками.
Дежень, Ирица и Велена были уже здесь при оружии. Воисвет открыл было рот, собираясь спросить насчет Булыги и Горяя, но его опередил Дежень.
— Где Берсень? — спросил он.
— Додумался кольчугу снять, сопляк. — Князь поморщился. — Горяй и Булыга?
Дежень усмехнулся:
— Сходить за ними?
Воисвет окинул взглядом сеновал, покачал головой:
— Не стоит. Слишком поздно. А нам лучше держаться вместе. Если живы, выберутся сами.
Будто в подтверждение его слов, стены сарая затряслись, точно изнутри ударили бревном.
— Что еще там?
Князь прислушался. Показалось, что он услышал чей-то крик.
— Вот он идет! — Бородай ткнул пальцем в сторону частокола.
Воисвет вгляделся в темную фигуру, медленно спускавшуюся с тына. Что-то странное почудилось князю в приближающемся вампире. Но он не успел как следует поразмыслить над этим. Его плеча коснулся Бородай:
— Ты обещал!
Воисвет кивнул и шагнул навстречу вампиру.
— А что нам делать, князь? — спросил Дежень, двинувшись следом.
— Оставайтесь на месте и будьте начеку. Что-то здесь не так.
Последние слова Воисвет пробурчал себе под нос. Но Дежень услышал.
— Воисвет прав, — шепнул он сестре на ухо. — Не слышал, чтобы вампиры на рожон лезли. Да и странный он какой-то, медленный.
— Может, у него кол в заднице? — усмехнулась Ирица. Мимо прошла Велена, тревожно оглядываясь.
— Глядите в оба! — процедила она. — Вы что, чутье потеряли? Дураку понятно, что нам заготовили какую-то ловушку!
— Уж если такая умная, сказала бы лучше какую именно, — прошептала Ирица.
Булыга вполз поглубже в сено, чтобы не слышать вздохи и всхлипы, но те упорно пробивали дорогу к ушам. Некоторое время он подумывал, не призвать ли товарища к порядку, но потом лишь вздохнул. Все-таки с Горяем у него и впрямь было куда больше общего, чем с остальными. Заносчивый Воисвет, высокомерный Дежень с непонятно откуда взявшейся спесью, это с его-то презренным ремеслом, сестрица его взбалмошная… С ними разве можно по-человечески поговорить? А еще этот Берсень, который хоть и молчит, но на лице его вечно написано, что он один знает некую недоступную прочим смертным мудрость.
