— Дядя, не возвращайся в замок. Я прошу тебя. Логан — очень опасный человек.
— Ты стал бродячим пророком? — усмехнулся Гелен.
— Если Логан решил убить Хагена, он это сделает. Поверь мне, дядя. Очень прошу. Мои предчувствия еще ни разу не обманули. В Итании многие солдаты мне верили. И многим удалось избежать смерти.
— Рик, даже если ты тысячу раз прав, ты ведь понимаешь, что я не могу не выполнить волю графа.
Рикерта захлестнула волна гнева. Гнева, копившегося уже очень и очень долго. Настолько долго, что Рик, пожалуй, и сам успел забыть о нем. И вот сейчас, неожиданно не только для Гелена, но и самого Рикерта, он вдруг прорвался наружу.
— Волю графа?! — Он треснул кулаком в дверной косяк. — Сколько же раз… Сколько раз можно твердить одно и то же! Прости, что лезу не в свое дело, но я слышал твои разговоры с матерью! Сколько раз ты обещал ей, что будешь думать о себе, сколько раз ты обещал, что не повторишь судьбу моего отца и твоего брата? Сколько раз ты клялся? И вот опять. Ты мчишься по первому зову этого мясника Хагена, не думая ни о чем. Ты твердишь о долге вассала, но так ли это на самом деле? Мать говорила, что иногда ей кажется, будто ты бежишь от нее. Будто ты по-прежнему боишься сравнений с отцом. Когда же ты поймешь, что твой брат давно умер! И что моя мать любит тебя не потому, что ты похож на него!
Рикерт сорвался на крик. И барон тоже не выдержал:
— Не лезь не в свое дело, мальчишка! Ты ничего не понимаешь! И никогда не понимал! Как, впрочем, и твоя мать. — Гелен провел ладонью по лицу, успокаиваясь, глубоко вздохнул и отвернулся к окну. — Но я не собираюсь спорить с тобой на эту тему. Это касается только меня.
— Ну и черт с тобой!
Рикерт ушел, хлопнув дверью. Барон долго всматривался в ночную темень, а потом снял с груди медальон и щелкнул крышкой.
Утром за завтраком Рикерт хранил молчание. Гелен и Марвин о чем-то оживленно переговаривались, но Рик не прислушивался.
Вчерашняя вспышка гнева удивила и раздосадовала его. А ведь все началось с Айрис. Да-да, следовало признать, прошлое стало преследовать его, начиная со дня их встречи. Именно с того дня он стал ввязываться в бессмысленные схватки. Именно с того дня он стал все чаше и чаще погружаться в свои воспоминания. Именно с того дня его душа потеряла покой.
И вот вчера он раскричался на дядю. В сущности, из-за пустяка. Какое ему, Рику, дело до личных проблем Гелена? Ему бы расхлебать свои собственные…
— Разве это магия? — до сознания Рикерта долетел голос дяди. — Магия это…
Гелен неопределенно взмахнул рукой.
— Что же такое магия, барон? — усмехнулся Марвин.
— Ну не знаю я, — поморщился Гелен. — Да и откуда мне знать? Но при чем здесь свобода, не могу понять?
— Барон, что же здесь непонятного? Свобода и есть магия. Это одно и то же. Вот вам пример. Скажите, как обычный крестьянский паренек Хаген стал графом?
Гелен молча опрокинул в себя вино:
— При чем здесь Хаген?
— Я знаю, вы можете назвать десяток причин. Вы можете сказать о его уникальных талантах в военном деле, в политике и тому подобной чепухе. Но я скажу одно. Прежде чем совершилось это превращение, прежде чем крестьянин стал аристократом, он сделал только одну вещь. Одну-единственную. Сказать какую?
— Ну?
— Он стал свободным. Он освободил себя изнутри. Освободил от всего, что мешало ему достичь цели. Именно его внутренняя свобода позволила ему добиться того, о чем остальные могут лишь мечтать. И теперь его за глаза называют колдуном. Не подозревая, впрочем, насколько это близко к истине. Его магия называется — свобода. Поэтому, когда вы, барон, говорите, что маг должен непременно походить на мага, что он должен творить магию, понятную каждому идиоту, вынужден вас разочаровать — это не маг. Это фокусник. И не потому, что у него нет силы, а потому что он связан по рукам и ногам.
— Хотите сказать, что истинных магов и настоящую магию невозможно узреть?
— Почти.
— Почему же вы не скрываете своей профессии? — Барон улыбнулся. — Не боитесь сковать себя по рукам и ногам?
— Я ее не выпячиваю. И не показываю фокусов. Этого вполне достаточно. Завтра вы забудете обо мне. И снова перестанете верить в магию.
— Да я и сейчас не верю, если откровенно, — рассмеялся барон. — А хотите знать, что я о вас думаю?
— Очень-очень любопытно.
— Вы бродячий мошенник. Вы ходите по дорогам, пудрите людям мозги заумными разговорами, тем и зарабатываете себе на жизнь. Я угадал?
— Конечно, барон. Вы абсолютно правы. Так оно и есть. — Марвин блеснул своими зубами.
— Ох и скользкий вы тип, Марвин.
— А как иначе? Надо же как-то зарабатывать на жизнь.
Барон махнул рукой и внимательно посмотрел на племянника:
— Рик, я подготовил для тебе жеребца, оружие, припасы…
— Спасибо, дядя, но я вынужден отказаться от твоей помощи.
— Рик, не пристало дворянину и рыцарю выглядеть оборванцем.
Рикерт упрямо помотал головой.
— Марвин, — барон повернулся к магу, — ну хоть вы ему скажите.
— Не стоит, барон, — широко улыбнулся Марвин. — Когда ему понадобится меч и конь, он их получит. Я прав, Рик?
Рикерт пожал плечами.
— Кстати, барон, в этом и состоит суть моей магии, — заметил Марвин. — Когда мне что-то нужно, это непременно появляется. Так или иначе.
— Не верю, Марвин, — отозвался Гелен. — Опять мудрствуете. Не верю я, что вы не испытываете ни в чем нужды. Не верю, что вы всегда получаете все, что захотите.
— К сожалению, это так, барон, — вздохнул Марвин. — Бессмертие — вот о чем я мечтаю в настоящее время. И пока это недостижимо.
— Кто бы мог подумать! — насмешливо воскликнул Гелен.
— Но я работаю над этим, — невозмутимо продолжил Марвин. — И думаю, все к тому идет. Скоро я раскрою эту тайну.
— Неужели?
— Иначе любая магия теряет смысл. Если маг не может умереть исключительно по своей воле, какой же он маг?
— Вы бесподобны, Марвин. — Барон захлопал в ладоши. — Думаю, вы неплохо зарабатываете.
— Ровно столько, барон, сколько необходимо. — Марвин вежливо улыбнулся.
Рик и Марвин уже уходили, когда во двор Гелена, сверкая позолотой доспехов, въехал барон Юлих де Арлон. Позади него громыхали копытами боевые жеребцы десяти рыцарей.
Рикерт с Марвином поспешили в сторону, освобождая дорогу. Рик не сразу узнал барона. Юлих потяжелел, обрюзг, а его лицо прямо-таки источало высокомерие и высокородность. Но едва Рикерт узнал его, как в душе поднялась волна гнева.
