– С дома-на-дереве, по канату…
– Дай зашепчу…
Он пробормотал заклинание, каким пользуются все дети, и царапины перестали кровоточить.
– Ой, спасибо, – прошептала Улитка, в изнеможении опускаясь на дощатый пол, и неожиданно для самой себя тихо заревела.
– Ты чего? – перепугался Ларри. Подобно многим мальчишкам, он панически боялся девчоночьих слез.
– Ох, Ларри, – она уткнулась лицом в его рваную куртку, – если бы ты знал, как я перетрууусила…
– Ладно, ты реви, только в сторонке, – разрешил Ларри, отстраняясь. – А то мне надо смотреть…
Он повернулся, Улитка еще немного поревела и перестала.
– Как ты сюда попала? – спросил он, когда она, утирая слезы, подошла к нему.
– Я по внутренней стене залезла.
Ларри не поверил.
– Врешь! Она же ровная совсем!
– Не такая уж, – сказала девочка. – Кроме того, мне, Улитке, куда угодно можно забраться…
Клоп косился с уважением и недоверием. Он знал, что Улитка никогда не врет. Или говорит как есть, или плачет…
– Ты… знаешь что, – с неловкостью сказал он. – Хочешь, я больше никогда не буду звать тебя Улиткой? Как тебя зовут на самом деле?
Но она не сказала настоящего имени и отчего-то опять заревела. Клоп пожал плечами и вернулся к обязанностям караульного. Он знал, что чем меньше обращают на плачущих внимания, тем быстрее они успокаиваются. И действительно, всхлипывание скоро прекратилось.
– Можно я постою с тобой? – спросила Улитка за спиной. – Боюсь обратно спускаться…
Ларри милостиво разрешил, и дети вдвоем стояли на башне, пока их не сменил посланный Джеком Жедь.
Далеко от Далекой Криты на башне Полесья стояли двое давно уже не детей.
Тот, что был старше, хмуро разглядывал темноту. Вечером опустился туман, закутав Полесье в белый саван. Макс взвесил в уме сравнение и поморщился, он терпеть не мог туманную погоду.
Алек, похоже, не мучился никакими предчувствиями, и сырость была ему нипочем. Когда гений забывал о своем Даре, он выглядел самым обычным подростком – неунывающим, веселым, жаждущим приключений. И любопытным.
– Что происходит?
Макс как будто не заметил вопроса, продолжая созерцать туман или, может быть, свои мысли, мало отличающиеся от подсвеченной Луной белесой пелены. В последнее время он приобрел привычку надолго застывать на одном месте, что-то обдумывая, а потом так же внезапно «просыпался».
– А? – очнулся он. Алек вздохнул и терпеливо повторил вопрос.
– Происходит Проводник ведает что, – сказал старший товарищ. – Болотники чего-то закопошились в своих болотах. И церковники…
Он сплюнул через частокол.
– …ведут себя непонятно. По законам войны такого не должно быть.
– Значит, – подхватил Алек, – затевается что-то серьезное.
Макс смерил его взглядом, в котором причудливо мешались насмешка и уважение.
– Сам допетрил?
– Лина. Она иногда… прогуливается и ощущает… некие перемены.
Макс явно собирался приказать, чтобы он и Лина поменьше болтали о том, что девушка узнает во время своих мысленных путешествий.
– Что-то серьезное затевается, верно? – поинтересовался Алек. Макс кивнул.
– Очень серьезное, – пробормотал он. – Более чем…
Старший повернулся, с отвращением покосился в туман.
– Очень, – прошептал он.
Внизу раздались тихие голоса, скрип ворот, и из Полесья вышел конный отряд человек в сто. Копыта лошадей были замотаны мягкими тряпками, оружие не звякало. Алек свесился через стену, рассматривая происходящее. Когда воины растаяли в тумане, он покосился на друга. Макс ответил ему невозмутимым взглядом.
– Похоже, ты не удивлен, – сказал Алек.
Макс пожал плечами.
Алек проснулся рано утром от ощущения деловитой суеты, охватившей Полесье. Стараясь не разбудить Лину, он встал и оделся. Прошелся по городку, сделал вывод, что добрая половина его собирается в путь. Алек сходил искупался и вернулся на сеновал, жены уже не было. Он отправился по мысленному следу и на башне ворот набрел на Майнуса. Наставник провожал мысленным взором обоз с охраной, направлявшийся в глубь земель воличей.
– Наставник…
Майнус вздрогнул, поднял голову.
– Алек? Хорошо закрылся, тебя почти не видно.
– Что происходит?
– Кто слепой, я или ты? Как видишь, женщины, дети, старики и серьезно раненые отправляются… куда подальше.
Старик был еще язвительней, чем обычно бывал по утрам.
– А моя племянница, Лина, ты, кажется, ее знаешь…
– Немного знаю, – кивнул Алек.
– …Она вообразила черт-те что и требует, чтобы ее оставили в городке…
Алек сглотнул. Он и сам предпочел бы, чтобы девушка отправилась подальше отсюда, но не надо обладать даром Кристы, чтобы с точностью до бранного слова предсказать реакцию Лины.
– Почему нет? – спросил осторожно Алек. – В конце концов, она ведь гений…
– Так это ты рассказал? – спросил Майнус спокойно и вдруг рявкнул страшно: – Какой твари Проводника!.. Кто тебя просил!..
– Вы не говорили, что это тайна. – Алек никогда не видел наставника в такой ярости.
– Мог бы догадаться! Да, она Носитель Дара! Но это еще не значит, что она должна воевать!
Майнус сел, потер грудь слева и сказал полным горечи голосом:
– Я не хочу, чтобы ее судьба повторила мою… Не хочу, чтобы она стала войем, человеком, знающим вкус крови, чтобы она погибла, защищая этот мелкий городишко. Я хочу, чтобы у нее была любовь, чтобы она вышла замуж, чтобы у нее были нормальные, здоровые дети, не знающие войны!
А уж я-то как этого хочу, чуть не брякнул вслух Алек.
– Не худо было бы спросить сначала у нее самой, – сказал он.
Старик молодо вскочил, отшвырнул посох и безошибочно сграбастал Алека за грудки:
– Ты еще поучи меня жить, сопляк!..
– Дядя!
Майнус уронил Александра, повернулся к Лине и заговорил.
Он говорил долго и страстно. Говорил, что они еще дети, у которых ветер в голове, бредящие подвигами, беспомощные дураки, ничего не смыслящие в жизни. Временами племяннице или Алеку удавалось вставить слово, но старик слушал только себя.
Выдохнувшись, он махнул рукой.
– Хочешь голову сложить, отправляйся к Верее. Слушайся ее во всем, да не забудь сказать, что я велел, чтобы она не миндальничала с тобой… Но если тебя убьют, на глаза мне не попадайся!
