В следующий миг воздух наполнился снарядами и воинственными возгласами. К битве присоединялись все большие силы, дети бежали от реки, бросали корзины.
Когда в ход пошло собранное, Жедь объявил перемирие, развел двух мелких драчунов, выясняющих, которая корзина чья. Отвесил каждому по подзатыльнику и ссыпал всю их добычу в свою корзину. Оба заревели.
– А неча было устрицами кидаться, – сказал назидательно Жедь, вытряхивая из волос розовую мякоть.
– Эй, здоровяк! – окликнула его Мона. – Слабо связаться с кем-нибудь своих размеров?
Жедь фыркнул.
– Это с тобой, что ли?
Мона повела плечами, бывшими раза в два поуже, чем у Жедя. Мальчик отставил в сторону корзинку и сочно шлепнул кулачищем в ладонь.
– Если выиграю я, ты отдашь малявкам все, что они собрали.
Жедь кивнул.
– Если я победю… побежду… если я выиграю…
Он выпятил челюсть, соображая. Мотнул головой.
– Ладно, потом…
– Эй! – возмутилась Мона. – Ты что, хочешь, чтобы я дралась «за желание»?
– Боишься? – подначили ее.
– Вот еще!
Дети встали в круг. Мона вышла неторопливо, изящно, явно красуясь. Жедь скорчил рожу, которую совершенно определенно считал зловещим выражением лица, не слишком удачно копируя движения соперницы. Видоки разделились на два лагеря, понеслись подбадривающие выкрики. Впрочем, без особого энтузиазма – стычки «без кулаков» случались между Моной и Жедем постоянно и обычно кончались так, как кончились сегодня.
– Равны! – выкрикнула Кнопка, выбранная судьей Огневки.
– Равны, – неохотно отозвался мальчик, который следил за боем со стороны Жедя.
Жедь и Мона поклонились друг другу, в знак примирения отсыпали каждый из своей корзины «малявкам», в назидание все же сопроводив подзатыльниками.
– А что ты хотел мне сказать «за желание»? – спросила Мона соперника.
– Какая разница, – буркнул Жедь. – Ничья ведь…
Все вернулись к сбору устриц.
– Опять зашибла? – спросила Кнопка, заметив, что Мона неохотно двигает правой рукой. Подруга, морщась, кивнула, и Эрика со вздохом прикинула, сколько мази осталось в спрятанном в развалинах горшочке.
Мона охнула.
– Ничего, доберемся домой… – начала Кнопка, но Мона смотрела мимо нее, на реку. – Что?..
Эрика оглянулась. По реке плыла небольшая лодка. Течение играло утлой лодчонкой, разворачивало…
– Там кто-то есть, – прошептала Мона. Эрика встала, сдернула один из двух своих поясов и вложила в полоску ткани устрицу. Взмах, другой, и ракушка полетела, сопровожденная мыслью, точно ударилась о дальний борт лодки и раскололась.
Ничего.
Жедь, лучший пловец, снял рубаху и прыгнул в воду ласточкой. Все побежали вдоль берега, глядя, как он выгребает против течения. Доплыл и повис, цепляясь за корму, едва не перевернув лодочку.
– Эйо, здесь человек! Девка!
Течение повернуло лодку, Жедь ударился лицом о корму, тело его забросило под лодку, на берегу закричали и Узор исказился под волей детей, готовых вытащить его из воды. Но мальчик вытянул себя сам. Лодку снова развернуло, было видно белое лицо, теперь вовсе не соответствующее прозвищу.
– Приготовсь, ща дернет! – крикнул Гном.
Жедь кивнул и судорожно ухватился в борт лодки, едва не вцепившись для надежности еще и зубами. Гном поднял руку, и лодка резко остановилась, слегка черпанув бортом воду, дернулась против течения. Жедь ударился теперь лбом, так, что эхо пошло над рекой.
– Держу, забирайся! – крикнул Гном.
Жедь помотал головой, оглушенный, неловко влез в лодку. По губам его и подбородку текла кровь из разбитого носа, грудь, живот и ноги были расцарапаны днищем, руда споро расходилась причудливыми узорами по мокрой коже, и ее было пугающе много.
Жедь взял шест и умело затолкался против течения. Дети в два счета выдернули лодку на берег. В ней лежала девушка и, казалось, спала.
Живая?
Гарий водил руками над царапинами Жедя, кровь свертывалась.
– Живая. – Он бросил мимоходом взгляд на нее и вернулся к Жедю. Маленький мальчик, у которого Жедь недавно отбирал устриц, живой ногой слетал и принес его одежду. Жедь, морщась, натянул рубаху на мокрые окровавленные плечи, говорил, чтобы его оставили в покое, что царапины ерунда.
– Не ерунда, – сказал Гарий. – Ты выглядишь еще хуже, чем после твоего второго столкновения с Моной…
Мона, мешавшаяся рядом, была бледна, метнула на маленького целителя огненный взгляд. Жедь усмехнулся, из ноздрей у него вырос большой кровавый пузырь и лопнул. Мальчик встал и досадливо отстранил Гария:
– Ею займись!
Гарий, ворча, что никто его не любит и не ценит, занялся девушкой, а Мона толкнула Жедя обратно на траву, опустилась на колени перед соперником, поплевывая на целебные листья и прижимая к царапинам. Жедь морщился.
– Больно? – тихонько спросила девочка.
– Ерунда, – отозвался мальчик. – Лишь бы не подумали, что это ты меня так отделала…
Двое детей засмеялись с неловкостью.
Гарий стоял у лодки, смотрел на девушку, закрыв глаза.
– Она жива, только устала очень и настрадалась, – сказал Гарий. – Я ее где-то видел, но она здорово изменилась, узнать не могу…
Живо срезали прочные палки, просунули под днище лодки и подняли на плечи, благо была невелика и детей было много. Жедя, несмотря на его протесты, посадили в лодку, и найденку и пострадавшего за ее спасение внесли в Криту как древних правителей.
– …как древних правителей…
Тук-тук, тук-тук – знакомый звук. Мое сердце бьется?
Кажется, это хорошо.
– …просыпайся, солнце ясное, хва…
Но тело легко и совсем ничего не болит.
Плохо. Нет, даже не плохо. Такого просто не может быть.
В мыслях тоже облачная легкость.
– …в облаках витать…
Перед глазами белые барашки облаков. Они смешные и снуют туда-сюда.
Тут перед глазами замаячил черный баран, отвратительно пахнущий. Она замахала руками, отгоняя вонючку, и
– …очнулась?
– М-м-м-м-м… – Юлия отвела от своего лица что-то остро и неприятно пахнущее и хватила ртом почти родной воздух лечебницы, пропитанный запахом снадобий. Открыла глаза.
Темный потолок, девичье лицо, синие тревожные глаза.
– Криста, – прошептала девушка.
– Доброе утро, подруженька, – фыркнула молодая войя. Посмотрела на потолок, прикрыв глаза рукой козырьком, словно глядя на Солнце. – Хотя уже вечер. Ну и горазда же ты спать…
