Алек ступил на лед и тут же ощутил под ногами бездну. Ведя в поводу своего коня, юноша стал выбирать наиболее безопасную дорогу, шаря мыслью по льду.
Он почти перешел.
Лед вдруг затрещал, прогнулся, а потом словно пинок великана ударил его в спину. Алек отлетел в сторону, покатился в снегу. Ржал конь, юноша подхватился, озираясь суматошно в поисках пастыря, который так ловко ему врезал…
Пастыря не было. Только силовые линии медленно таяли в Узоре, тянулись к девушке на берегу – это Лина так ловко сняла его с провалившегося коня. Чалый снова жалобно заржал, взывая к хозяину, который все равно не мог ему помочь…
Не мог?
Алек торопливо убрался с трескающегося под ним льда. Остальные смотрели с того берега – и никто ничего не предпринимал. Хотя… Рик натянул лук, потянул из колчана стрелу…
– Нет! – услышал Алек чей-то крик, потом сообразил, что кричит он сам, вдруг оказался совсем рядом с Дереком. Вой испуганно отшатнулся. Кого он так испугался?
– Дай!.. Сам!..
Рик послушно протянул оружие. Чалый только передними копытами удерживался на льду, кричал высоко и жалобно. Алек натянул лук…
Нет. Они вместе скакали по искристому снегу, а теперь – убить?..
Алек швырнул оружие в снег, вытянул руку. Нет, не отдам, не позволю!..
Конь полностью исчез подо льдом.
Раздался страшный треск, словно выстрелили разом сотни громобоев, лед разворотило, и чалый взлетел высоко, удивленно пуча глаза. Кто-то ахнул, кто-то потрясенно выругался. Конь, словно крылатый пегас, летел надо льдом, только почему-то вверх копытами. Алек подумал, что конь летит неэстетично, хотел его перевернуть, конь волчком завертелся в воздухе, полетели капли воды и крошки льда…
Чалый упал в сугроб недалеко от воды, полежал немного, потом забился, вскочил, дрожа крупной дрожью… Мир медленно вращался, Алек ощутил во рту вкус крови и стал медленно падать в бездонное синее небо…
Недалеко от Смерти
– Скорее!
Это Макс.
– Что с ним?
Рита.
– Перенапря…
– Не умирай, слышишь, не смей умирать!.. – Голос теряется, надо вспомнить имя. Он должен вспомнить… должен… Это единственный голос, который он согласен слушать.
Он ощутил присутствие кого-то могучего.
– Очнись.
Нет.
– Очнись.
Нет. Оставьте меня в покое, покой я заслужил…
Еще не заслужил. Ты еще ничего не сделал!
Как спокойно и хорошо. Небо, в которое он падает, обещает покой и мир, а там, внизу, лишь боль, суета и страх.
Он падал в небо и видел небо, синее, бескрайнее небо. Голоса заманчиво шептали, обещали покой и свободу. Но человек уже осознал себя, и небо стало осыпаться голубыми блестками. Под небом была сверкающая звездами тьма и холодно мерцающая Игла. Он протянул руку и понял, что сам стал огромным, таким, что земля не держала его. Игла была воткнута в черную ткань Ночи, и он потянулся к ней, но укололся, отдернул руку и выругался от неожиданности. Капля крови сорвалась вниз. Земля дрогнула, закричала от боли, когда пламя мгновенно охватило ее от горизонта до горизонта.
Вокруг снова загомонили голоса, он приказал им заткнуться, ему хотелось подумать… Вот-вот он поймет что-то важное…
Но Игла уже удалялась, сверкая сталью, Земля надвигалась, больно ударила по ногам. Он вдохнул взметнувшийся черный пепел и чихнул.
– Если ругается и чихает, значит, жить будет, – услышал он и с сожалением понял, что действительно будет жить, вместо того чтобы взять Иглу и заштопать прореху в ткани Мира…
– Он выкарабкается.
– Знаю.
– Вам не кажется, что пора бы рассказать ему…
– Не кажется.
– Конь провалился под лед. И он его вытащил. Скажите, наставник, любой ли сможет поднять мыслью коня?
– Любой, если он, конечно, не совсем младенец.
– А увидеть подо льдом?
– Легко.
– А размолоть лед в кашу на протяженности почти в сотню шагов?
– Тоже мне, задачка для ученика.
– А сделать все сразу, быстро и без сосредоточения?
– О! Вот это уже серьезное деяние. Весьма впечатляющий объем контроля и быстрота… Силен мальчишка, я это сразу, хм, увидел. Но сила без умения – ничто. Только и годится, чтобы ломать лед.
– Я думаю, следует ему рассказать…
– Еще не время. Ты понял, мой ученик?
– Я не понял, учитель. Но я повинуюсь.
В начале была боль.
Боль была всем миром, и мир был болью.
Но боль – не ты. Боль не центр мироздания.
Боль – лишь сигнал, бегущий по нервам.
Боль несущественна.
Боль не прошла, но стала несущественной. Алек понял, что твердит заклинание, которому его научили пастыри. Жива разливалась по телу, смывая боль и усталость.
Он открыл глаза. Травный дом. Чего и следовало ожидать. Алек полежал еще немного, наслаждаясь чувством покоя, осторожно тронул жизнь неподалеку.
– Привет, – раздался в ответ шепот. – Вы в порядке?
– В полном, – ответил он, улыбаясь потолку. – А ты?
– Я простыл, и меня не пускают гулять, не говорят, когда я вернусь домой! – пожаловался Гарий.
– Ничего. Я поговорю с Питером.
– Так он тебя и послушает! – фыркнул кто-то в углу.
Алек повернулся.
– А, ты здесь. Я тебя не заметил.
Лина от возмущения потеряла дар речи.
– После того, как ты меня ударил, а потом еще так напугал, я с тобой вообще разговаривать не буду! – прошипела она.
– Ну и не надо, – легко согласился Алек. Лина окинула его презрительным взглядом, но ответ с ходу придумать не смогла. Алек решил, что достаточно провалялся.
– Отвернись.
Лина фыркнула и отвернулась, буркнув что-то вроде: «чего-я-там-не-видела», а Алек откинул одеяло и обнаружил, что лежал в одежде новорожденного. Интересно, кто его раздевал?
Размышляя над этим многообещающим вопросом, он принялся искать свои штаны. Лина созерцала стену, время от времени хмыкая, но Алек почувствовал, как аура девушки изменилась.
– Ты ее бил? – укоризненно спросил Гарий.
– Случайно, – покаянно ответил юноша. – Ударил мысленно. – Ему показалось, что порозовевшие кончики ушей Лины чуть повернулись назад.
– Мысленно? Разве мысленно – больно?
– Больно. Потом объясню, а пока поверь мне на слово, что мысленный удар гораздо больнее настоящего.
