— Вот таким путем, Сашка, — вздыхая, говорил Вилкову Крячко. — Жениться надо с умом! Думать головой, а не другим местом. А то вляпаешься, как Лева, и будешь потом маяться! Это же надо, как Машка его подставила! И смылась!
— Дядя Лева сам попросил нас спрятать, чтобы у него была свобода действий, — ради справедливости пояснил Вилков.
— Что ж в Якутию не увезли и на дальней заимке не поселили, где вас сам черт не нашел бы, а в теплые края за границу отправили? Вон ты какой загорелый! — усмехнулся Стас. — В общем, Лева как хочет, но мы с Петром решили, что такой подлости ей не простим!
— И я тоже, — твердо заявил Вилков.
Он поехал к себе домой, а вот Мария, не в силах больше оставаться в неведении и не понимая, за что на нее так сорвался Крячко, решила, что звонить она Орлову не будет, а поедет к нему сама. Пусть он все расскажет, а уж она постарается понять, в чем ее обвиняют, если она ни в чем не виновата. И поехала. Генерал оглядел ее с ног до головы неодобрительным взглядом, а потом язвительно поинтересовался:
— Где прибарахлилась-то? И костюмчик, я смотрю, не из дешевых, и золотишком обвешалась, как новогодняя елка шарами.
— Мне все это подарили, — начала было объяснять Мария, решив, что все вытерпит, но узнает, что случилось.
— Опять подарили? — не сдержавшись, простонал Орлов. — Господи! Ты уже столько раз подставляла Леву с разными подарками, а тебе все наука впрок не идет! Все равно что об стену горох!
— Петр! Говори что хочешь, но сначала скажи мне, где Лева, — попросила Мария. — Я уже знаю, что в больнице, но в какой именно?
— А тебе-то зачем? — сделал вид, что удивился, Орлов.
— Между прочим, я его жена, — стараясь оставаться спокойной, ответила Мария.
— Жена?! — воскликнул Петр. — А что же ты только сейчас о муже вспомнила? Почему ты не подумала о нем, когда эту кашу заваривала? — И, видя ее недоумение, грозно пообещал: — Ничего! Я тебе сейчас в доступных для твоей дурной башки выражениях объясню, что ты натворила.
И он, все больше и больше накаляясь, объяснил. И выражения были самые доступные, но при этом очень неприличные, а закончил он уже вовсе угрожающе:
— Короче, так! Сегодня и завтра тебе на то, чтобы собрать вещи и убраться из квартиры Левы хоть к чертовой матери. Настоящих друзей у меня не так много, чтобы я ими бросался, и я тебе угробить Левку не дам! Если тебя еще раз рядом с ним увидят! Если ты хоть раз сама ему позвонишь, то пеняй на себя! Тебе та ночь в ИВС раем покажется! Ты у меня и через изолятор пройдешь! И через СИЗО, а закончишь на зоне!
— За что? — только и смогла в ужасе спросить Мария.
— Был бы человек, а статью найдем! — твердо пообещал Орлов. — Ты меня поняла?
Сил Марии хватило только на то, чтобы едва заметно кивнуть и стремглав выбежать из квартиры. Заперев за женщиной дверь, Орлов пошел к жене, слышавшей весь этот разговор из кухни, и удивленно спросил:
— Вот скажи мне, мать, как Гуров, умный, взрослый уже мужик, не мальчишка сопливый, мог жениться на такой непроходимой дуре?
— Ох, Петруша, зря ты между ними полез, сами бы разобрались, — вздохнув, ответила она.
— Нет, мать! — покачал головой Орлов. — Сама Мария теперь к нему первой не сунется — я на нее достаточно страху нагнал, а вот если Гуров первым ей навстречу шаг сделает после всего, что из-за нее вытерпел, то тогда я буду знать, что он действительно не мужик, а половая тряпка, и относиться соответственно. Кстати, мать, где мои таблетки от давления? Что-то затылок ломит.
— Не нервничал, вот и не ломило бы, — проворчала она, но таблетки, конечно, достала.
Мария же, добравшись до дому, заперлась на все замки и еще долго не могла прийти в себя. Есть хотелось страшно, но в холодильнике ничего подходящего не было. Она уехала так стремительно, что не догадалась хотя бы собрать испортившиеся продукты и выбросить их, а возвращалась в такой панике, что мысль заехать в магазин даже не пришла ей в голову. Конечно, можно было бы заказать пиццу или суши на дом, но она теперь просто боялась открывать дверь. Она сложила все испортившиеся продукты в большой мешок для мусора и выставила его на балкон, а потом, порывшись в морозилке, нашла застарелую пачку пельменей и решила их сварить.
После всего, что ей наговорили Крячко и Орлов, да еще демонстративного ухода Вилкова она начала понимать, что действительно сделала тогда что-то не так, но что именно? Достав из заветного места в кухне пачку сигарет, она выпила немного водки и стала вспоминать вечер той проклятой пятницы по минутам. Она сравнивала то, что сделала, с тем, что должна была, по мнению Петра, сделать, и постепенно поняла, что своей самодеятельностью втравила мужа в такие неприятности, что он чуть инфаркт не получил. А теперь она даже не знала, в какой он больнице, чтобы поехать к нему, плакать, рыдать, просить прощенья, объяснять, что это она не со зла. А он все поймет, как понимал всегда, и простит ее. Уж сколько раз они ругались и даже разъезжались, но потом все равно мирились. Ну и пусть Крячко и Орлов не хотят говорить ей, где Лева, она сама обзвонит все больницы и узнает. Но тут она вспомнила слова Петра о том, что если она хотя бы приблизится к Гурову, то он ее посадит, его горящие ненавистью глаза, его искаженное гневом лицо, и поняла, что он это действительно может сделать. Что же тогда делать ей? В ее голове метались разные мысли, но ни одну из них она не смогла додумать до конца. Когда она очнулась, оказалось, что пельмени разварились, превратившись в какую-то кашу, но есть хотелось страшно, и она ела их, обжигаясь и плача от обиды. А потом она выпила еще водки и легла спать — да, не таким ей представлялось возвращение к любимому и любящему мужу!
Проснувшись утром, она вспомнила все ужасы вчерашнего дня и — недаром говорят, что утро вечера мудренее — решила, что самым лучшим для нее сейчас будет действительно перебраться в свою квартиру, чтобы не злить Орлова. Ее не хотят пускать к мужу — пусть! Но ведь он сам выйдет из больницы и обязательно захочет узнать, что с ней, не может не захотеть! И тогда он найдет ее сам! А уж она ему все объяснит, и он ее поймет! Надо только подождать! И она подождет, потому что ей есть чего и кого ждать!
Завтракать в доме было нечем, так что она просто выпила кофе и стала собираться. Процесс затянулся почти на весь день, но зато в квартире не осталось ни одной ее вещи. С трудом перетащив все сумки в машину, Мария задумалась о том, что делать с ключами, а потом решила отдать их Саше. Да, так и надо сделать, но при этом объяснить ему, что она не по своей воле ушла из дома, а ее заставил Орлов. Тогда Саша все расскажет Леве, и тот сам ей позвонит. Так Мария и сделала, но вот, к величайшему ее разочарованию, Саша воспринял ее поступок как само собой разумеющееся и даже намеком не дал понять, что осуждает Петра. Мария от этого растерялась, но потом взяла себя в руки и решила, что ей все равно ничего не остается делать, как ждать, когда Гуров выйдет из больницы.
Шли дни, недели, уже целый месяц прошел, и следующий начался, но Лев не давал о себе знать. Звонить ему Мария боялась, но ведь никто не мог ей запретить общаться с племянником. Сначала Саша сухо отвечал ей, что дядя Лева еще в больнице, а потом сказал, что он уехал в санаторий.
