Боссы его успокоили. Оплатили все медицинские расходы, хотя он отказывался. Оскар пробыл в больнице несколько месяцев. Врачи нашли кисть рядом с ним на полу машины, но докторам пришить ее не удалось.
Конечно, Оскар Файн натерпелся боли. Но больше всего его мучил стыд. Он стал инвалидом, но работу не потерял. Его не уволили. Сказали, чтобы не беспокоился. Когда он понадобится, с ним свяжутся. А пока будет исправно получать жалованье. Оскар знал, что больше ему не позвонят. Нельзя доверять человеку, который допустил такое. И он настоял, чтобы ему позволили выполнить первые пять заданий бесплатно. Его боссы решили посмотреть, сможет ли этот парень снова влезть на лошадь. И он влез. Стал работать с одной рукой не хуже прежнего, даже лучше. Меньше заносился, действовал осмотрительнее. И никого не щадил. Правда, Оскар и раньше не отличался мягкостью. Но порой прислушивался к мольбам сохранить жизнь. Как будто колебался. А теперь он просто выполнял свою работу.
Все эти годы не переставал искать ее. Заглядывал в лица прохожих, рылся в Сети. У него была лишь одна реальная зацепка. Имя и фамилия: Констанс Таттингер. Он вытянул это у сучки из Алабамы, которая порылась в его спортивной сумке, когда он вышел из машины на несколько минут. Из-за нее все это и заварилось.
Перед смертью Аланна назвала имя и фамилию. Единственная Констанс Таттингер, какую ему удалось найти, была родом из Рочестера, но ее родители переехали, когда она была еще маленькая, из-за несчастного случая с подружкой, попавшей под машину. Они поселились в Теннесси, затем в Орегоне, потом в Техасе. Девушка ушла из дому в шестнадцать лет, и больше родители ее не видели. Оскар Файн разговаривал с ними в кухне в их доме в Эль-Пасо.
Он был уверен, что они сказали правду, потому что сидели, привязанные веревками к стульям, а он держал нож у горла женщины. Конечно, жаль, что ему не удалось выудить у них никакой полезной информации. Но все равно пришлось обоим перерезать горло.
Оскар Файн решил, что она уже давно сменила имя и фамилию. Это затрудняло поиск, но он не сдавался: был уверен, что рано или поздно они с подельником решат сбыть фальшивые бриллианты. Он предупредил всех, кто был связан с этим бизнесом, чтобы следили.
Шли годы, но они не объявлялись. Может, узнали, что бриллианты фальшивые. Но все равно они должны были попытаться сбыть их кому-нибудь, кто не разбирается в драгоценных камнях. Когда он увидел по телевизору лицо Джан Харвуд, то сразу понял: это она, Констанс Таттингер. Говорили, что она пропала, ее разыскивают, но Оскар, зная, на что способна эта женщина, не сомневался: она пребывает в добром здравии, — и был уверен, что скоро ей потребуются деньги. Он позвонил куда надо и везде установил полный контроль.
И вот наконец сработало.
— Я в долгу не останусь, — сказал Оскар Файн, расхаживая по подвалу Бануры.
— Нет проблем, приятель, — произнес тот.
— Ты уверен, что это они?
— Абсолютно.
— И сколько ты им предложил?
— Шесть.
Оскар Файн улыбнулся.
— И как они?
— Дуэйн сразу весь задрожал. А женщина… она вроде как…
— Засомневалась?
— Да, насторожилась. Я подумал, что, наверное, хватил лишнего.
— Не стоит беспокоиться. — Оскар Файн посмотрел на часы. — Почти два.
Банура усмехнулся:
— Пора начинать сеанс.
Глава сорок третья
В кухне зазвонил телефон. Я нехотя встал, осторожно обошел оторванные половицы и снял трубку. Номер звонившего не определился.
— Ты будешь гореть в аду, — произнесла женщина.
— Кто говорит?
— Мы не хотим иметь соседа, который убил свою жену. Так что побереги свою задницу.
— А ты побереги свою. Думала, твой номер не определится, а он у меня высветился.
В трубке раздались короткие гудки. Не успел я ее положить, как телефон зазвонил снова. На сей раз номер определился, но был мне незнаком.
— Мистер Харвуд?
— Да.
— Это Арнетт Китчнер, продюсер программы «Доброе утро, Олбани». Мы бы очень хотели видеть вас на нашей передаче. Вам даже не нужно приезжать в студию. К вам приедут, и вы сможете поговорить о создавшейся ситуации, сказать что-нибудь в свое оправдание.
— В оправдание?
— У вас появится возможность дезавуировать слухи о причастности к исчезновению своей жены.
— Но мне пока не предъявили никаких обвинений, — возразил я.
Закончив с телефонными разговорами, я медленно обошел дом, переступая через оторванные половицы, разломанные плинтусы, разбросанные диванные подушки и удивляясь, что на меня нашло. Неужели я потерял рассудок? В дверь позвонили. Это был отец. Увидев погром, он воскликнул:
— Боже, Дэвид, что тут случилось? Ты звонил в полицию?
— Все в порядке, папа.
— В порядке? Тебе нужно позвонить в полицию…
— Это моя работа.
Он посмотрел на меня.
— Как?
Я повел отца в кухню.
— Хочешь пива?
— Да тут ремонта на несколько тысяч долларов, — проговорил он, глядя на рассыпанные по стойке сахар и муку. — Ты что, спятил?
Я открыл холодильник, отодвинутый от стены.
— У меня здесь пиво «Куэрс». Хочешь?
Отец кивнул, взял банку, сорвал крышку и сделал глоток.
— Пиво, наверное, то, что мне нужно.
Я нашел еще одну банку и открыл.
— Зачем ты это сделал? — спросил он.
— Решил поискать, не спрятала ли Джан что-нибудь еще в доме. Хотел найти ее тайник.
— И что ты ожидал в нем увидеть?
— Понятия не имею, — признался я.
Опять зазвонил телефон. Я не пошевелился.
— Ты не собираешься снимать трубку? — спросил отец. — А если это звонит она?
Я снял трубку, вовсе не ожидая, что это Джан.
— С вами хочет поговорить мистер Себастьян, — произнес Уэлленд.
Я вздохнул.
— Хорошо. Я слушаю.
— Не по телефону. На улице.
Я положил трубку и, не замечая вопросительных взглядов отца, направился к входной двери. Отец посмотрел мне вслед и двинулся наверх, оценивать ущерб.
Когда я приблизился к тротуару, из автомобиля вышел Уэлленд в больших темных очках и открыл для меня заднюю дверцу.
— Я не могу с вами сейчас поехать, — сказал я. — Пусть ваш босс опустит стекло, и мы поговорим.
Уэлленд кивнул и легонько постучал в стекло. Через секунду оно опустилось, и в окне появился Элмонт Себастьян.
