— Сколько вы еще останетесь здесь и будете защищать нас? — спросили из толпы констебля, стоящего у входа в лавку.
— До тех пор, пока идет расследование.
— И сколько это? До завтрашнего вечера?
— Возможно, — коротко ответил полицейский.
— Возможно? А на следующей неделе? Вы будете здесь?
— Я не уверен. Пока мы находимся здесь, многие улицы остаются без надзора. Скоро нам придется вернуться на свои участки.
— Господи, да нас тут всех прикончат, если только мы сами не разыщем убийцу!
Даже в этой суматохе Райан заметил, что Любитель Опиума с дочерью вылезли из полицейского экипажа самостоятельно, без посторонней помощи. Невзирая на все попытки инспектора отговорить ее от поездки, дочь Де Квинси категорически отказалась остаться дома, ну а папаша не соглашался ехать без нее.
— Я должна быть уверена, что отец позаботится о себе, — так сказала она и в доказательство настояла на том, чтобы Де Квинси, пока они ехали к месту убийства, съел несколько бисквитов. — У него большие проблемы с желудком, поэтому отец ест совсем-совсем мало. Он с завтрака ничего не брал в рот.
Райану никогда еще не доводилось встречать подобную парочку. Инспектор со своими пятью футами десятью дюймами был выше большинства англичан середины столетия. Таково было необходимое условие службы в полиции. В то же время рост Де Квинси был меньше средних пяти футов четырех дюймов, а из-за хрупкого телосложения он казался еще ниже — футов пять, не более того. Однако Де Квинси обладал такими манерами и изъяснялся таким образом, что производил впечатление человека сильного и уверенного в себе.
Что же касается дочери, она была самой решительной и энергичной из всех женщин, которых довелось встречать Райану. То, как она одевалась, — в стиле «блумер» — свидетельствовало о независимости характера. С неохотой инспектор вынужден был признаться себе, что Эмили привлекательна: приятные черты лица, голубые глаза, такие же как у отца, и мягкие каштановые волосы, свободно спадающие на плечи. Тем не менее когда он обратился к девушке, то едва сдерживал раздражение.
— Ну, вы видите, как неразумно было с вашей стороны настаивать на том, чтобы поехать с нами? Теперь вам придется стоять здесь на холоде под защитой констебля рядом с этим пьяным сбродом, пока мы пройдем внутрь.
— И с чего это, скажите мне, я пожелаю остаться на улице?
— Вам ни в коем случае нельзя заходить туда.
— Почему? Мне доводилось сталкиваться со смертью. Особенно когда умирала моя мать — долго и мучительно.
Райан бросил на Беккера беспомощный взгляд, который говорил: «Может, у вас получится объяснить ей?»
Но констебль не успел произнести ни слова. Де Квинси открыл дверь лавки и решительно прошел внутрь. Стараясь держать себя в руках, Райан кинулся за ним. Спустя мгновение через порог перешагнула Эмили, а следом — и констебль Беккер.
Тела к этому времени убрали, но в магазинчике еще стоял отвратительный, тяжелый запах. Райан оглянулся на Эмили, опасаясь, что она может упасть в обморок. Однако, к его удивлению, девушка, хотя и сильно побледнела и поднесла ко рту носовой платок, казалась скорее заинтересованной, чем шокированной.
Беккер закрыл дверь, и холодный туманный воздух остался снаружи.
— Если не считать убранных трупов, здесь все так же, как оставил убийца? — поинтересовался Де Квинси.
«Или, возможно, как оставили вы и ваш сообщник», — подумал Райан, а вслух ответил:
— Нет.
— И что же изменилось?
— Когда я согласился приехать сюда вместе с вами, я предполагал, что это вы будете отвечать на мои вопросы, а не наоборот, — сообщил Райан.
— Но все-таки что изменилось? — настаивал Де Квинси. Он указал на открытую дверь слева от прилавка. — Я вижу на полу в коридоре большое количество засохшей крови. Насколько я могу судить, кровь натекла с лежавших там тел. Куда они делись?
— После того как художник все подробно зарисовал, тела перенесли в подвал.
Де Квинси кивнул. В 1854 году в Лондоне еще не существовало похоронных контор, и тела умерших находились в доме до самых похорон. Члены семьи клали омытое и одетое тело дорогого родственника на кровать — так, как будто человек не умер, а просто заснул. Иногда с лица покойника снимали посмертную маску, а с развитием дагеротипии стали делать и фотографии на память. Затем в спальню умершего разрешался доступ друзей. Посещения могли продолжаться до пяти дней, пока не становилось ясно, что тело требуется захоронить.
После соответствующей религиозной церемонии, проводившейся в доме покойного, тело грузили на похоронные дроги и везли на кладбище. К середине девятнадцатого века из-за стремительного роста населения лондонские кладбища перестали справляться с нагрузкой. Рассчитанные на три тысячи погребений, они вынуждены были принимать до восьмидесяти тысяч, и в итоге приходилось опускать в одну могилу по десять, двенадцать, а то и пятнадцать гробов, установленных один на другой. Нижние ряды постепенно разрушались, и кладбищенские работники ускоряли этот процесс: разрывали ямы и прыгали на гробах, чтобы уплотнить содержимое могил и подхоранивать все новые и новые тела.
Новые кладбища возникали на больших расстояниях от центра Лондона, и похоронной процессии «на конной тяге» приходилось тратить большую часть дня на то, чтобы достичь места последнего упокоения умершего. Но буквально за месяц до описываемых событий, в ноябре 1854-го, все изменилось с началом работы железнодорожного вокзала Некрополис. Теперь гроб с телом покойного и все желающие проводить его в последний путь грузились в специальный похоронный поезд, который следовал на недавно открытое кладбище Бруквуд, расположенное в двадцати пяти милях от Лондона. После погребения тот же поезд доставлял родственников и друзей усопшего обратно в город — таким образом, вся церемония укладывалась в один день, о чем раньше нельзя было и помыслить.
Не успел Де Квинси задать следующий вопрос, как из глубины здания раздался шум. И это был не скрип деревянных балок, сжимающихся на морозе. Кто-то поднимался по лестнице.
Беккер быстро встал перед Эмили и положил руку на дубинку.
Из ведущего в подвал люка показалась человеческая фигура.
Беккер услышал, как за его спиной Эмили негромко вскрикнула от страха.
Неизвестный поднялся по ступенькам и, обходя лужи крови, направился к застывшей группе людей.
Беккер узнал этого человека крепкого телосложения. Накануне вечером он ломился в закрытую дверь лавки, чтобы передать одеяло для простудившейся племянницы. И он же возглавлял толпу, преследовавшую чужака, который, по мнению озлобленных и испуганных соседей, совершил это жуткое преступление.
Мужчина остановился и мрачно уставился на констебля и его спутников. Волосы у него были взъерошены. На грязном, небритом лице виднелись дорожки засохших слез.
