— Похоже, что у вас было тяжелое детство.
— Вовсе нет! Оно было восхитительное.
Беккер услышал позади быстрые шаги.
— Держитесь рядом, — сказал он девушке.
Готовый к любым сюрпризам констебль обернулся и с удивлением обнаружил, что по тропинке к ним спешит инспектор Райан.
Инспектор был не похож на самого себя. Вместо привычной неряшливой одежды на нем красовалось распахнутое парадное пальто серого цвета, под которым виднелись строгие серые же брюки, такого же цвета жилет и длинный, до колен, пиджак. Если бы не неизменная кепочка, прикрывающая рыжие волосы, он бы мог сойти скорее за чиновника, чем за детектива.
— Все спокойно, — доложил обстановку Беккер.
Но инспектор был мрачнее туч, которые как раз начали закрывать небо.
— Что случилось, инспектор? — спросила Эмили.
— Когда вчера я только встретился с вашим отцом, я бы с удовольствием сделал это, но теперь…
— Сделали что? Я вас не понимаю.
— Мне приказано арестовать его.
— Арестовать? — воскликнула Эмили. — Неужели вы серьезно?
— Серьезнее некуда. Где он?
— Перед нами, — ответил Беккер.
— Но где именно?
— На тропинке. Он… — Констебль повернулся, чтобы показать, где находится Де Квинси. — О господи! Его там нет. Что случилось?
Томас Де Квинси шел по тропинке. Принимая на протяжении десятилетий огромные дозы лауданума, он уже не понимал порой, реальный мир его окружает или наркотическая галлюцинация. Причудливое сочетание всего увиденного в Воксхолл-Гарденс — шпили и купола павильона в восточно-индийском стиле, концертная площадка под открытым небом, жалкий канатоходец, наполняемый теплым воздухом воздушный шар и даже статуя Милтона — настолько было похоже на его вызванные опиумом грезы, что Де Квинси не знал: то ли он видит кошмар наяву, то ли еще спит в постели и видит сон.
Сбитый с толку происходящим, он подумал, что, возможно, вообще не покидал Эдинбург. Не получал загадочного письма, в котором неизвестный обещал — если он приедет в Лондон — поведать, что сталось с Энн. А сильнее всего надеялся, что спит, оттого что это означало бы: никакого жуткого убийства в субботу вечером не произошло и в ближайшем будущем не случится еще более страшного.
Ближняя к входу часть сада была отведена под публичные мероприятия, такие как танцы, театральные постановки, концерты и банкеты. Дальше же начинался настоящий лес — и это в самом центре огромного города! В свое время за лесом тщательно ухаживали, и отдыхающие могли спокойно прогуливаться между деревьями, но с годами отсутствие средств и небрежное отношение привели к тому, что эта часть парка сделалась дикой и непривлекательной. Его друг Вордсворт, безусловно, воспел бы этот лес, но Де Квинси, глядя, как здесь все заросло и сколько повсюду укромных местечек для засады, не на шутку встревожился.
Дополнительное смятение в состояние Де Квинси вносили расположенные среди деревьев искусственные руины известных памятников Древней Греции и Рима, которые, казалось, рухнули под грузом прошедших веков. Колонны Парфенона лежали рядом с обломками Колизея, заросшие сорняками и затянутые вьющимися растениями.
И снова у Де Квинси возникло ощущение, будто все, что он сейчас видит, является результатом действия лауданума. Но сколько бы он ни убеждал себя, что никуда не уезжал из Эдинбурга и просто переживает очередную наркотическую галлюцинацию, он не мог позабыть ни запах, который стоял на месте убийства, ни горе, исказившее лицо брата убитого.
Де Квинси добрел до перекрестка, и перед ним встал выбор: пойти направо, налево или прямо. Не задумываясь почему, он выбрал усыпанную белым гравием тропинку, ведущую налево. Растительность здесь была гуще. Голые, искривленные стволы деревьев и кустарники вплотную приблизились к дорожке. Де Квинси переполняли чувства. Дыхание участилось.
Энн.
Он никогда не забывал тот давний вечер, когда признался Энн, что сильно-сильно ее любит. Он тогда поклялся вернуться в Лондон через восемь дней — разделить с ней свое будущее, так же как девушка разделила с ним свои жалкие гроши.
Но Энн чувствовала будущее гораздо лучше Томаса. По ее щекам струились слезы. Она тоже крепко обняла юношу, но не произнесла ни слова. С тех пор он больше никогда ее не видел и не слышал о ней.
Как же он мечтал еще раз пройтись с ней по улице, держа ее руку в своей, остановиться и послушать игру шарманщика. И целовать ее. Бессчетное число ночей Энн являлась к нему во сне. Снова и снова он писал о ней в многочисленных эссе и повестях — и все эти произведения убийца, похоже, внимательно изучил. Нельзя было исключать того, что приглашение приехать в Лондон — не просто чья-то дурная шутка. Вполне вероятно, что умом убийцы так же завладели мысли об Энн и ему удалось раздобыть о ней какую-то важную информацию.
Де Квинси подавил желание вытащить заветную фляжку и сделать глоток лауданума. Им двигал не столько страх, сколько надежда — и еще желание наказать себя за то, что он тогда бросил Энн. Если существует хоть малейшая вероятность узнать что-то о судьбе женщины, которую он искал на протяжении всей жизни, он не может отступить.
Ветви деревьев и кустов по обеим сторонам дорожки скрипели и словно пытались схватить его. Холод проникал под пальто. Под ногами монотонно хрустел гравий. Над головой негромко причитал ветер.
Внезапно Де Квинси осознал, что это вовсе и не ветер, а голос. Женский голос.
— Томас!
Голос доносился откуда-то справа — пронзительный жалобный крик.
— Томас!
— Энн, это ты?
— Томас!
Хотя Де Квинси не был уверен, что ему не показалось, он все же сошел с тропинки и зашагал, хрустя опавшими листьями. Он лавировал между деревьями и кустами и напряженно всматривался в сгустившиеся тени.
— Энн?
— Томас, я здесь.
— Где?
Из-за дерева появилась женщина.
Де Квинси впился в нее взглядом. Через несколько секунд он ахнул и дернулся назад, уверенный, что ему действительно привиделся кошмар.
Женщина была древняя и иссохшая. Почти безволосая. Лицо изможденное, с глубоко запавшими глазами. Щеки усыпаны язвами.
— Я здесь, Томас. Твоя Энн. Возьми меня.
— Нет.
— Ты не вернулся, когда обещал. Ты бросил меня.
— Нет!
— Но теперь мы вместе. — Одетая в лохмотья старуха простерла к нему руки. — Люби меня, Томас. Больше мы никогда не разлучимся.
— Ты не можешь быть Энн!
— Это ведь то, чего ты хочешь. — Женщина задрала рваное пальто и юбку, обнажив сморщенное старческое тело. — Люби меня, Томас.
Не успел Де Квинси закричать, как печальный голос, прилетевший с противоположной стороны, заставил его замереть на месте.
