Один из новобранцев от духоты потерял сознание и упал. Двое других наклонились, чтобы помочь ему.
— Я разве разрешал вам двигаться? — рявкнул сержант. — Оставьте его! Оба простоите по стойке «смирно» еще час, после того как все остальные разойдутся.
Сержант прошелся вдоль шеренги новобранцев, пристально вглядываясь в каждого. Позади него два слона переносили при помощи хоботов бревна на строительную площадку. «Художник» испугался. Ему казалось, что он сходит с ума.
Сержант снова остановился перед ним.
— Если опиум в Китае запрещен, но Британская Ост-Индская компания хочет поставлять его в обмен на китайский чай, как можно осуществить такую операцию?
Сражаясь с дурнотой, «художник» как следует обдумал ответ и сказал:
— Если ввозить опиум в Китай контрабандой, господин сержант!
— Я сию же минуту произвожу тебя в капралы. Проследи, чтобы те двое, что нарушили строй, отбыли свое наказание. Да, опиум тайком провозят на территорию Китая. Для этого есть два пути: на кораблях в Гонконг или караванами через горы в Северной Индии. Когда вы, парни, не будете уверены в лояльности туземцев, вам придется охранять погрузку опиума на суда или в фургоны. Здесь вас ждет непростая жизнь, поэтому не давайте слабины, как случилось с тем тюфяком.
Сержант ткнул пальцем в сторону неподвижно лежащего на земле новобранца.
— Помер?
— Думаю, да, господин сержант, — ответили из строя.
— Что ж, то, что нас не убивает, делает нас сильнее.
Бесчисленные брикеты опиума цвета кофе ожидали погрузки на корабли, которые доставят их в Китай или родную Англию. Там опиум смешают со спиртом, и получится настойка, известная как лауданум. На всех складах стоял несильный, но резкий запах гашеной извести. Последняя входила в состав водного раствора, в котором первоначально варили опиумную пасту.
«Художник» быстро сделался привычным к этому запаху, поскольку первой его обязанностью на службе в Индии стала охрана складов. Каждую ночь он и другие караульные патрулировали дорожки между зданиями. Местные насекомые доставляли много хлопот, но художник не обращал внимания на их укусы и был полностью сосредоточен на окружающем мраке. Он хорошо понимал: насекомые — даже если и занесут какую-нибудь инфекцию — ничто в сравнении с гневом сержанта в случае, если кто-то проберется в склады и украдет хоть немного опиума.
Внезапно он услышал тихий скрежет и остановился.
Из здания склада выбежал человек. «Художник» вскинул ружье.
— Стоять!
Неизвестный нырнул за ящики.
«Художник» подошел ближе и прицелился.
— Назови себя!
— Знакомый голос. Это вы, капрал? — прошептали из-за ящиков.
— Выходи оттуда!
— Слава богу! Мы уж думали, это сержант. Говорите потише.
Из-за ящиков показались трое. Все они были рядовыми из числа тех, с кем художник приплыл в Индию.
— Мы как раз сперли брикетик, — ухмыляясь, сказал один из них. — Прикинули, что неплохо бы курнуть перед сном. Чертова жара. Да еще эти проклятые насекомые. Не хотите?
— Верните опиум на склад.
— Хотите все забрать себе, да? Ну ладно. Вот он, держите. Мы уходим. Представьте, что никогда нас и не видели.
— Я сказал: «Верните опиум на склад».
— И чего потом?
«Художник» не ответил.
— Вы же не собираетесь нас сдать, а?
Он продолжал держать троицу на прицеле.
— Мать его! Эта сволочь хочет заложить нас!
Когда они набросились, «художник» уложил первого выстрелом в грудь. Повернул ружье и проткнул второго штыком.
Третий солдат налетел на него, толкнул на ящики и замахнулся ножом. «Художнику» удалось увернуться от удара, он схватил нападавшего за руку, согнул ее и удерживал, пока тот не выронил оружие. Потом сильно ударил локтем в горло и услышал, как там что-то хрустнуло.
Держась за горло и хватая ртом воздух, солдат стал оседать на землю.
Вокруг раздались голоса и топот ног. «Художника» окружила целая толпа.
— О боже! — воскликнул один из солдат, осветив фонарем распростертые тела.
— Кто стрелял? — громко спросил сержант и протиснулся к месту происшествия. — Что тут произошло?
— Я застал их за кражей опиума со склада, — объяснил «художник». — Вот он, этот брикет.
— И поэтому ты убил их? — Сержант не смог скрыть удивление.
— Так вы приказывали.
— Да, я так приказывал.
— Кроме того, они пытались меня убить.
— Трое, — произнес кто-то из задних рядов. — Он убил троих.
— И не просто троих, но своих. — Сержант внимательно посмотрел на художника. — Туземца прикончить легко, но чтобы своих? Трех человек! Ты уже убивал раньше?
— Нет, — солгал он.
— Другой на твоем месте мог бы и заколебаться.
— Господин сержант, у меня не было времени на раздумья.
— Иногда лучше не думать. Хорошо. Я хочу, чтобы ты кое с кем поговорил.
— Забудь о моем звании, и не надо обращаться ко мне «сэр», — сказал майор. — Расскажи о своем отце.
— Я его не знал. Моя мать не была замужем. Когда мне было четыре года, она встретила отставного солдата и стала жить с ним.
— Где он служил?
— С Веллингтоном при Ватерлоо.
— Ты жил с человеком, который помогал творить историю.
— Он никогда об этом не рассказывал. На ноге у него был большой шрам, но о нем он тоже ничего не говорил. Иногда по ночам он просыпался от кошмаров.
— Мой отец тоже сражался в битве при Ватерлоо, — сообщил майор. — И его мучили кошмары. Я спрашиваю, потому что порой это передается по наследству.
— Передается? Что?
— Способность глядеть опасности в лицо и не уклоняться от нее. Но поскольку ты не знал отца, мы не имеем возможности сказать, что именно ты мог от него унаследовать. Боязнь быть убитым или же убить самому способна парализовать людей. Только двадцать процентов наших солдат могут побороть эти страхи. Остальные восемьдесят служат прикрытием для настоящих воинов. Похоже на то, что ты входишь в число двадцати процентов.
— Я всего лишь оборонялся.
— Против тебя было трое обученных солдат, но ты не уклонился перед лицом опасности.
Позади палатки майора инструктор показывал десятерым солдатам, как правильно завязывать узел на веревке, чтобы получилась годная для дела гаррота. Инструктор объяснял, что это оружие (любимое, кстати, у тугов, служителей богини Кали) не просто душит жертву, но еще и ломает ей трахею.
